Глава 5. На торгу

Митяй с Маратом прошли по мосту на Славенский конец, туда, где располагался огромный Новгородский торг. До отправления в усадьбу оставалась всего пара дней, а сидеть в батином поместье без дела уже порядком наскучило. Оно было забито сейчас народом, что называется, «под завязку». Не было бы этого дождя – так можно было бы вырваться в лес, но теперь-то там, разумеется, делать было нечего.

Сотни людей, также как и парни, месили на торгу грязь, слоняясь по многочисленным купеческим рядам. Продавцы и зазывалы буквально из своих кафтанов выпрыгивали, пытаясь хоть что-нибудь да продать из своего товара.

– Ах, какой короший парень! – Закатывал глаза приказчик из пруссов, наглаживая нитку с янтарём. – Если бы сейчас светило солнце, то я бы смог показать всё красоту этого ожерелья. Но, увы, этот дождь всё только портит, – и он зацокал в негодовании языком.

– Я возьму эти бусы за три ногаты, семь – слишком дорого для них. – Покачал головой Митяй. – Уступай – и мы будем с тобой в расчёте.

– Что он такое говорит?! – воскликнул торгаш. – Да такого янтаря больше уже никогда с Варяжского моря на берег не вымоет! Сейчас только одна тёмная смола из пучины выходит. Как будто бы море тоже грустит вместе с пруссами, вынужденными отстаивать свою землю от тевтонцев. А вот эту каменную смолу ещё при его отце Годукке вымыло на берег, и она теперь такая светло-жёлтая, словно мёд, с красивым красным отливом. – Прусс поднёс жировой светильник, и действительно, даже его маленького огонька хватило, чтобы показать всю красоту этого камня.

– Хорошо, только из уважения к твоему народу, что сдерживает натиск крестоносцев, я дам четыре ногаты, – проговорил спокойно Митяй. – Или если ты не согласен, так мы здесь найдём другого.

– Хорошо, хорошо, – согласился приказчик. – Только из уважения к молодому воину я сделаю ему такую большую скидку, – и прусс завернул бусы в отрез из фряжского полотна. – Невеста будет рада такому подарку! – и он подмигнул слегка покрасневшему парню.

Потолкались по оружейным рядам, Марату приглянулся простой с виду кинжал в кожаных ножнах. Был он без орнамента, без украшения и обережных знаков да надписей, какие зачастую наносились на такое холодное оружие. Только на его лезвии с обеих сторон стояло по правосторонней свастике. Он покрутил его в руке и спросил цену. На удивление молчаливый продавец с медным скуластым лицом и раскосыми глазами усмехнулся и на весьма плохом русском назвал цену кинжала:

– Этот стоит пятнадцать ногат, но тебе я продать за двенадцать, и ни ногата меньше, он есть из Тибет.

Маратка покрутил ещё раз этот кинжал, постукал по его лезвию ногтём и послушал звук.

– Хорошо, я беру его. – Кивнул он оружейнику и полез за пазуху доставать кошель.

– Неужели так хорош? – спросил друга Митяй, когда они отошли от оружейной лавки. – А с виду ведь совсем обычный, и на дорогой дамаск вовсе не похож. Нет в нём того особого узора стали.

– Хороший кинжал, – подтвердил Марат. – Я именно такой у своего дяди видел. Он говорил мне, что это редкий клинок из далёкой горной страны. Вот и этот купец подтвердил. Странный он какой-то, ты не находишь?

– Да купец как купец, тут кого только и из каких стран на торгу нет. – Пожал плечами Митяй. – Пошли-ка лучше подкрепимся, у меня в животе уже вон кишки парадный марш играют.

Неподалёку под навесом как раз расположились торговцы всякой снедью и напитками, и здесь же, укрываясь от дождя, можно было спокойно и без сутолоки перекусить.

– Ко мне, ко мне подходите! – призывно прокричала круглолицая баба в крашеном шерстяном платке и в меховой телогрейке. – У меня здесь всё горяченькое, только вот с пылу с жару, пироги из печи, сбитень с приправками острыми.

Тётка была с виду опрятнее, чем все остальные, и, рассчитавшись с ней за пироги с рыбой да за добрые кандюшки[8] с горячим напитком, ребята привстали тут же под навес, чтобы перекусить и потом уже отдать посуду хозяйке.