Примечательно, что среди летчиков, пусть даже противников в войне, еще витал дух рыцарства, к тому же это был все-таки не русский, а англичанин. Поэтому, узнав о том, что признанный английский ас находится в плену, немецкие пилоты 26-й истребительной эскадры пригласили Бейдера в гости. Командовал эскадрой один из самых известных летчиков Люфтваффе, любимец Геринга Адольф Галланд.
При встрече Галланд много шутил, щедро угощая гостя дорогими сигарами и даже оказал ему любезность, предоставив возможность посидеть в кабине своего «Мессершмитта». Воспользовавшись доброжелательным настроем Галланда, Бейдер обратился к нему с просьбой доставить ему новые протезы и одну из своих любимых курительных трубок.
Галланд добился разрешения Геринга на контакт с коллегами Бейдера по 242-й эскадрилье. Честным «рыцарским» словом немец гарантировал англичанам свободный пролет над аэродромом в Сент-Омере. Сослуживцы Бейдера действительно сумели выйти на немецкий аэродром и сбросить на посадочную полосу посылочный ящик для своего командира.
Спустя месяц, усыпив бдительность охраны, Бейдер со своим соотечественником капитаном Джоном Палмером совершил побег из лагеря и примкнул к отряду французского Сопротивления. Однако ему опять не повезло: немцы его схватили, переправили в Германию, где он и томился до самого конца войны в лагере Кольдиц под Лейпцигом.
После освобождения лагеря американскими войсками Бейдер вернулся в Англию, где возглавил летную школу. Однажды на аэродроме Саутгемптона был устроен парад пленных фашистских летчиков, среди которых оказался и Адольф Галланд. Узнав об этом, Бейдер пригласил его на встречу и уже в свою очередь угощал сигарами и шотландским виски «Глен Ранок». Интересно, что уже на следующий день Бейдер отбыл на Дальний Восток, где во главе соединения истребителей принял участие в войне против японцев.
Согласно «Директиве 21» от 18 декабря 1940 года, германская армия должна была «сокрушить советскую Россию в ходе одной летней кампании», с тем чтобы до зимних холодов выйти на линию Архангельск — Астрахань. После начала войны 22 июня 1941 года германское наступление развивалось достаточно быстро, поэтому любые сомнения относительно возможности выполнения этой задачи были отвергнуты. На севере два танковых корпуса генерала Геппнера легко преодолели расстояние до Ленинграда уже к середине июля; на юге танковая группа Клейста вышла к Днепру. В центре, на главном московском направлении, танковые группы Гота и Гудериана уже дважды окружали советские войска, а 16 июля взяли Смоленск. От Советского Союза была отрезана территория, в два раза большая, чем Франция, потери советских войск были просто чудовищны.
Только лишь один Западный фронт из 44 дивизий, входивших в его состав к 22 июня, полностью потерял 24, а в остальных потери составили от 30 до 90 процентов их личного состава. Общие потери составляли 417 790 человек, из которых было убито и попало в плен 341 073. Танков было потеряно — 4799, орудий и минометов — 9427, боевых самолетов всех типов — 1777. Кроме того, войска фронта потеряли 1766 вагонов боеприпасов, более 17,5 тысячи тонн горючего, 2038 тонн смазочных материалов, 60 процентов запасов продовольствия и фуража для лошадей, а также все запасы вещевого довольствия на 370 тысяч человек.
Все это можно было рассматривать как выдающуюся победу, если бы не одно «но». Дело в том, что, несмотря на все это, Красная Армия продолжала сражаться, гражданское население оказывало активную помощь армейским частям, заводы выпускали военную продукцию до последнего, а затем быстро демонтировались и вывозились на восток. Гитлер считал, что Советский Союз — это «колосс на глиняных ногах» и нужно всего лишь хорошенько его толкнуть, чтобы он упал. Удар, нанесенный 22 июня, привел к катастрофическим последствиям, и тем не менее советская система устояла, что одновременно и пугало и настораживало.
С военной точки зрения наступление в глубь страны по трем расходящимся направлениям также не было оптимальным, хотя ничего другого придумать было просто нельзя. Удары эти были очень сильными, хотя и не фатальными. Граждане СССР имели больше гражданского мужества и воли к борьбе, чем французы; в тылу врага у них было больше места, чтобы организованно сопротивляться, чем у несчастных поляков; наконец, в отличие от англичан у них за спиной была целая страна, куда не долетала германская авиация и где в относительно спокойных условиях они могли выпускать и оружие, и боеприпасы, выращивать урожай, снимать пропагандистские кинофильмы…
В этих условиях такие генералы, как Браухич, Гот и Гальдер, считали единственно возможным условием победы быстрый марш на Москву. Он утверждали, что лишь только перед Москвой русские армии остановятся, чтобы стоять «насмерть», а значит, именно там их можно будет разгромить и взять большевистскую столицу. Они указывали на результаты Цоссенской военной игры 1940 года, итоги которой однозначно показали, что любое промедление в центре приводит к длинной и затяжной войне, «ведение которой находится вне способности германских вооруженных сил».
Тем не менее «Директива 33», подписанная фюрером 19 июля, разрешала передислокацию части войск, и прежде всего танков, с центрального направления на север и на юг, чтобы оказать помощь войскам, действующим против Ленинграда и на Украине. Зато «Директива 34» от 30 июля решение задач, изложенных в «Директиве 33», откладывала, и именно это промедление и сделало необходимым встречу фюрера и его генералов 4 августа. На ней он опять говорил о необходимости взять Ленинград, Украину и Крым, однако не дал никаких конкретных указаний. После этого он улетел к себе в Растенбург, и… на какое-то время Германия осталась без Адольфа Гитлера.
В итоге Гальдер ничего не делал два дня, а уже б августа начал готовить план генерального наступления на столицу большевизма. Разумеется, план этот нужно было хорошо проработать. Поспешность здесь была бы столь же губительна, как и продолжение медленного наступления на широком фронте.
Все обстоятельства благоволили задуманному. В течение первой недели августа войска Гота и Гудериана имели успех в районе Ельни и продолжали двигаться на восток. Силы Гудериана при этом сумели войти в Рославль и твердо закрепиться на дороге, ведущей к Москве. Разведка Люфтваффе сообщала, что позади линии обороны советских войск в этом секторе резервов практически не было, что позволяло рассчитывать на успех мощного танкового удара на этом направлении.
С другой стороны, никто не наступает, не защищая собственные фланги, а сил для этого у группы армий «Центр» как раз и не хватало. Однако и здесь Гальдер сумел продумать все до мелочей. На севере немецкие войска защищали леса и болота. Когда 12 августа советская 34-я армия начала контрнаступление к югу от озера Ильмень, то один из двух корпусов генерала Геппнера был оттянут от Луги, чтобы его остановить. В результате он оказался развернут таким образом, что удачно прикрывал наступление группы армий «Центр» на Москву.
Положение на юге было менее благоприятным. Да, германские войска здесь также имели успех, однако между группами армий «Центр» и «Юг» образовался опасный промежуток, который нужно было обязательно заполнить. Однако Гальдер и здесь нашел выход. Поскольку войска южной группировки были усилены за счет центра, его следовало вновь усилить за счет соединений, и в первую очередь танковых, передислоцированных сюда с юга. Решающее значение имела Москва, а не Украина, и некоторое замедление продвижения на этом направлении, по его мнению, вполне можно было бы компенсировать успехом на этом стратегически важном для немцев направлении.
Одновременно немецкие войска накапливали силы. Ведь кампания велась уже больше семи недель, дольше, чем во Франции, и это, разумеется, не могло не сказаться на состоянии и людей, и машин. Танки выходили из строя как из-за плохих дорог, так и из-за вездесущей пыли, забивавшей их двигатели. Требовался постоянный поток запчастей, топлива и смазочных материалов, не говоря уже о боеприпасах и продовольствии, но все это в требуемых размерах подвести к передовой оказывалось просто невозможно. В результате уже к середине августа поставки не удовлетворяли спрос.
Главной проблемой транспортного снабжения являлась более широкая колея советских железных дорог. Захваченных паровозов и вагонов хватало лишь на то, чтобы поддерживать движение на линии Полоцк—Варшава. В других местах было решено просто-напросто заменить полотно. И хотя германские инженеры работали круглые сутки, тем не менее выполнить подобный объем работ им было просто не по силам. В результате 6 августа генеральный квартирмейстер потребовал хотя бы двух недель передышки, чтобы получить время для отдыха и накопления необходимых запасов.
Снабжать одинаково три группы армий оказалось физически невозможно. Поэтому Гальдер посчитал, что будет лучше, если он обеспечит всем необходимым две из трех, и выбрал для удара центральное и северное направления. Конечно, Валдайская возвышенность отнюдь не была идеальным местом для танковой войны, но так как наступление в этом районе должно было ликвидировать потенциальную угрозу для левого фланга, то с этим обстоятельством приходилось смириться. Было решено, что 56-й танковый корпус Манштейна будет усилен 8-й танковой дивизией из корпуса Рейхарта, после чего они совместно с частями 3-й танковой группы ударят в направлении южного берега озера Ильмень, после чего сразу же повернут на юг, на Москву. Наступление должно было начаться 23 августа и готовилось очень тщательно.
Два дня спустя в наступление должны были перейти и войска группы армий «Центр» уже на центральном участке. Два корпуса 3-й танковой группы Гота атаковали с севера в направлении на Ржев, откуда можно было бы продолжить движение либо на север, чтобы соединиться с Манштейном и окружить несколько советских армий в районе Осташкова, либо, в случае полного и быстрого успеха этой операции, повернуть дальше к югу. 2-я танковая группа Гудериана не должна была продвигаться на Брянск и Калугу, как это предусматривалось в самом начале, а еще сильнее надавить под Ельней и с помощью 4-й армии разгромить находящиеся там войска. Затем Гудериан должен был двигаться к Вязьме и по дороге от Юхнова к Москве.
Все это не было большой неожиданностью для солдат и офицеров группы армий «Центр», которые в отличие от фюрера никаких иных целей, кроме Москвы, для себя и не представляли. На стрелках дорожных указателей у них в частях было написано: «Moskau 240 kilometren» («До Москвы 240 километров»). При этом моральный дух в войсках был очень высок, поскольку конец войны и победа были для них не абстрактным, а вполне реальным и конкретным понятием. «Москва до снегопада — домой до Рождества» — вот популярный лозунг, с которым они все это время шли в бой и которому они не могли не верить!