— Сын мой, не думай, будто я оставлю тебя на произвол судьбы и жертвенно брошу на растерзание стригоям, — многозначительно произнес Бонифаций, предупреждающе подняв указательный палец. — Знай, в лагере врагов уже несколько лет работает один безоговорочно преданный нам человек, с риском для жизни следящий за кознями вампиров и готовящийся нанести им удар, которого они не ожидают. Прими вот это, — понтифик снял со своей руки витой серебряный браслет, украшенный начальными строками пятнадцатого псалма «Сохрани мя, Господи, яко на Тя уповах», и надел его на запястье вервольфа. — Он привезен из Палестины нашими паладинами-тамплиерами и по преданию откован именно из тех сребреников, которые Иуда Искариот получил от первосвященника Каифы за предательство Иисуса. Храни его, а в нужный момент передай тому, кому он и предназначен.

— Кому? — не сообразил оборотень.

— Браслет сам укажет тебе на своего настоящего хозяина! — сказал папа. — По сему знаку наш тайный друг опознает в вас своих соратников и поможет всем, чем сможет.

— Спасибо! — проникновенно промолвил Конрад, целуя слабые пальцы понтифика. — Простите меня за Селестину, святейший отец.

— Бог простит, — сердечно улыбнулся Бонифаций, — а я не держу на тебя зла, ибо верую в промысел Господень.

— Промысел? — непритворно вознегодовал Конрад. — В чем же он заключается? Неужели в том, чтобы моя любимая девушка стала пешкой в чужой игре? Оглянитесь вокруг — мир рушится. Умирают люди, а мертвые встают из могил. Твари свободно бродят по улицам нашего города, а на землю опустилась вечная зима. И в этом заключается замысел Господа?

— Неисповедимы пути Господни! — благолепно вздохнул папа. — И не нам осуждать его решения.

— В мире пробудилось давно дремавшее лихо, терпеливо ждавшее своего урочного часа, — рассудительно произнес отец Григорий. — А когда лихо просыпается — наступает, как известно, пора лихолетья.

— Правильно, — согласно кивнул понтифик. — Мы называем теперешний период Эрой зла. Пришло время наших испытаний.

— Значит, мы искупаем сейчас все совершенные нами грехи? — ужаснулся фон Майер, наконец-то ухвативший самую суть их рассуждений.

— Да, именно так, а еще грехи наших отцов и дедов, — уверенно подтвердил Бонифаций. — Мир стоит на перепутье между двумя дорогами: тьмой и светом, и лишь от нас зависит, кто победит в этом противостоянии и какое будущее нас ждет.

— Значит, придется повоевать… — задумчиво протянул иерей Григорий, поглаживая свой крест, снова занявший место у него на шее.

— Так ты же пацифист! — с подколкой напомнил Конрад.

— Точно. — Отец Григорий согласно крякнул. — Но при случае могу так отпацифиздить, что мало не покажется.

— Мы все умрем? — Оборотень требовательно посмотрел на Бонифация, ожидая внятного и конкретного ответа.

Но папа лишь печально улыбнулся.

— Ясно. — В глазах рыцаря зажегся нехороший упрямый огонек. — Краткость жизни — сестра таланта, — не удержался он и со смаком ввернул свое любимое изречение. — Жаль только, что мои самые заветные мечты так и не сбудутся…

— Когда исполнились все мои мечты, я понял, как же счастлив был раньше! — наставительно высказался понтифик. — Не погрязай в суете и мелочности, сын мой.