Тем не менее, Кинулов мог быть полезен. Иногда надо сделать нечто такое, что возбраняется законом, но благоприятно для общества. Во всяком случае, общество не теряет ничего существенного и не опускается ниже, потому что оно и так теряет и опускается при существующих законах и понятиях. Лучше всего такое дело поручить Витаминычу. В стремлении удержаться на собственном месте да угодить начальнику, он выполнит всякую грязную (с точки зрения несовершенного законодательства) работу. А подвешенный язык и животное чутьё позволяли ему без видимых усилий добывать нужную информацию.

Вслед за Кинуловым Ильяс отправил и Надю – получить на складе (он находился здесь же, в здании) сухпаи на двое суток для четырёх человек. Отнести их она должна была сразу в машину. Когда пришёл Кадушкин, Рахматуллин сообщил ему, что сейчас они едут в Ярково, и рассказал то немногое, что знал сам.

– Зачарченко, значит, убили? – Денис, собиравшийся присесть на стул, замер. – Жалко. Хороший мужик был. Хороший, – он сел. – А как? Застрелили?

– Не знаю. Выясним на месте.

Рахматуллин, как и Кадушкин, был знаком с убитым. Меньше месяца назад они ездили в деревню Пайвино, в четырёх вёрстах от Ярково. Там начисто потравили коровник голштино-фризской породы, обустроенный примерно полтора года назад. Четыреста голов за два дня. Английская отрава медленного действия, чтобы как можно больше животных полегло, пока люди почуют неладное. Захарченко тогда практически в одиночку нашёл отравителя: подонка из соседней деревни, где был свой коровник. Тот сделал это по заданию диверсантов, за деньги и оружие.

С участковыми ещё в мирное время была беда – мало их было и качество штата хромало, а с началом войны худо стало совсем. Те, что служили по месту жительства, просто боялись. Жившие в небольших посёлках смыкались со сбродом, уклоняющимся от мобилизации, разбойничающим и ворующим. А Захарченко… Его комиссовали из армии месяца три назад. Лучевая болезнь второй степени, ожог (голова и рука были обожжены вспышкой), один глаз практически не видел. Он напросился на эту работу. Ездил по району зачастую в одиночку – другие участковые выезжали даже на опрос, не говоря уже о более серьёзных следственных действиях, в составе группы из нескольких человек. Как говорится, искал смерти.

Пришла Паркова, доложила, что сухпаи получены и погружены в машину. Через минуту возвратился Кинулов. Никакого доклада – присел на край стола Кадушкина, вроде бы и почти лицом к Ильясу, но смотрит только на Дениса и Надю. Ильяс терпит. Пусть пофорсит, подлец. Недоволен: думал, через пару часиков будет прижиматься к тёплому податливому телу супружки, а придётся ехать тридцать военных вёрст, потом заниматься неизвестно чем и, может быть, спать под открытым небом, а то и вовсе не спать. И сухпай. Дома-то, небось, голубцы ожидают. У этих в доме и мясцо, и капустка ранняя… без кобальтового удобрения.

– Что с топливом? – спросил Рахматуллин.

– Туда-обратно хватит, и ещё талоны получил, – наконец-то взглянул Кинулов на непосредственное начальство.

Ильяс оглядел всех:

– Готовы?

Разнобой кивков.

– Итак. Вблизи Шиловского полигона, у села Ярково, сегодня замечены двое неизвестных, которые скрылись при попытке выяснить их личности. Также вчера в этом районе был убит участковый уполномоченный. Обстоятельства убийства нам пока не известны. Задача: выяснить, не являются ли эти события результатом действий разведывательной или диверсионно-разведывательной группы.

Выждав несколько секунд, Рахматуллин скомандовал:

– Проверить оружие, – и потянулся к кобуре за своим тяжёлым «Грачом».

Комната наполнилась шорохом обмундирования, клацаньем затворных рам и предохранителей, щелчками спусковых механизмов и магазинов. Спустя полминуты один за другим подчинённые доложили о готовности. Ильяс спрятал пистолет в кобуру, закинул за спину проверенный «Вал».

– За мной, – и шагнул к двери.

В коридоре, почти у входа, его окликнул знакомый лейтенант:

– Илюха, ты куда это со своими?

– Да рядом здесь. Чайник держи горячим.