Книги

Эпоха Воюющих провинций

22
18
20
22
24
26
28
30

Первым в парадную комнату Золотого павильона вошел прославленный полководец Такэда Сингэн. Это был, пожалуй, самый известный военачальник Японии с огромным количеством побед. Весь его вид — потертое черное кимоно, наручи на запястьях, мощные плечи и низкий лоб, шрамы на лице — все говорило, что Сингэн воевал всю свою жизнь. Прожил дайме клана Такэда ровно шестьдесят лет, родил троих детей, которые принесли ему уже пятерых внуков.

Вслед за Сингэном в зале появилась очень худая и тонкая, как палка, фигура сорокалетнего Уэсуги Кэнсина. Князь самой протяженной провинции Японии — также прославленный военачальник. Только с Такэдой Кэнсин воевал пятнадцать раз! Причем четыре последние битвы происходили на одном и том же месте — ровном участке земли в провинции Синано, называемом Каванакадзима. В ходе последнего сражения дайме Уэсуги лично с группой самураев прорвал порядки Такэды и вступил в схватку с Сингэном. Уникальный случай. И закончился он любопытно. Отразив удар меча железным веером, Сингэн прокричал свое знаменитое хокку:

На осеннем поле брани Трава от росы намокает. Неужели мне спать одному?[56]

Японские поэты долго гадали, что именно хотел сказать Сингэн. Роса — это слезы, спать одному — явно намек на смерть во время схватки. Но почему роса во второй строке, а спать — в третьей?

Потрясенный красотой стиха Кэнсин опустил свой меч и приказал самураям отступить.

Особые взаимоотношения двух дайме иллюстрирует еще одна история. Когда в провинциях Такэды случился неурожай, Кэнсин приказал послать своему давнему сопернику несколько тысяч коку риса и на вопрос, зачем помогать врагу, ответил: «Я воюю не рисом, а мечом».

Четвертый персонаж мизансцены — владетель провинций Суруга, Тотоми и Микава — Имагава Ёсимото. Коротышка-дайме, самый молодой из присутствующих, но и самый опасный, не просто входит, а вбегает в зал. Волосы растрепаны, косичка свисает набок, дорогое кимоно с накрахмаленными белыми плечами покрыто пылью.

— Господа, нет, вы посмотрите на это! — Ёсимото в правой руке держит большое серое полотнище, на котором черными буквами сверху вниз написано много иероглифов. — Моим самураям пришлось разгонять толпу крестьян и торговцев на площади возле храма Реандзи, чтобы снять прокламацию.

— Клятва пяти обещаний, — первым реагирует Уджиятсу, отбирая у Ёсимото матерчатую листовку. — Ну-ка почитаем.

Дайме толпятся вокруг Дракона Идзу и про себя читают послание. Чем дальше они его читают, тем мрачнее становятся их лица. А сам Уджиятсу, пробежав глазами иероглифы, краснеет от ярости и рвет листовку на несколько частей. В зале воцаряется напряженное молчание. Дайме рассаживаются на подушки, обмахиваются веерами.

— Ёшихиро Сатоми, Ёшихиро Сатоми… это не сын ли Ёшитаки Сатоми, дайме Симосы и Кадзусы? — морщит лоб Сингэн. — С каких это пор он стал дайме?

— С тех пор, как люди нашего Дракона убили его отца, — ядовито улыбается Ёсимото.

Кэнсин и Сингэн вопросительно смотрят на Уджиятсу. Тот, поколебавшись, достает письмо из Эдо.

— Вы и так все узнаете рано или поздно. — Уджиятсу хмуро взглянул на Ёсимото. — Скорее рано. Так что скрывать нет смысла. Вы помните нашу тайную договоренность на прошлой встрече?.. Мы разделили всю Северную и Центральную Японию между четырьмя кланами и поклялись положить конец взаимной вражде. Земель вокруг — полно, зачем Великим домам воевать друг с другом? Имагаве достались земли клана Ода — Овари, Мино и центральные области вокруг Киото. Такэда получил восток — провинцию Хида, земли Икко-Икки. Уэсуги — северо-запад. Это острова Садо, провинция Фукусима и все, что за ней. Нам, Ходзе, досталась равнина Кванто и весь северо-восток.

Мои генералы составили план молниеносной войны против Сатоми. У этого клана — сильный союзник: дайме Сатакэ. Ёсиацу Сатакэ и Ёшитаки Сатоми даже своих детей поженили, чтобы скрепить дружбу. Я не мог затягивать кампанию и пошел на убийство Ёшитаки, после чего войска под командованием сына тут же вторглись в Симосу. Обезглавленный клан должен был упасть в мои руки, как зрелое яблоко с яблони.

— Но не упал, — хмыкает Ёсимото.

Дракон Идзу делает глубокий вдох, и его лицо принимает бесстрастное выражение.

— Северная армия разгромлена. По сведениям командующего гарнизоном в Эдо, вдвое меньшие войска Сатоми наголову разбили десять тайданов самураев Цунанари. Мой наследник пропал без вести. Погибло около десяти тысяч человек. Лишь нескольким конным копейщикам удалось добраться до Эдо. Ёшихиро применил в битве железные ежи, пушки южных варваров.

— А теперь выясняется, что он еще и выстрелил в нас здесь, в Киото, — немедленно влезает в рассказ Дракона ехидный Имагава. — По всему городу монахи развешивают прокламации о реставрации власти Го-Нары, народ бурлит. Мы только-только подавили крестьянское восстание в Сэкигахаре — и тут на тебе! Долой власть дайме! В императорском дворце оживление, эти крысы забегали от радости. Такой подарок к пятой годовщине воцарения Го-Нары. И от кого! От потомка Минамото[57] Ёшишиги!

— Я тут посмотрел дворцовые записи, — продолжал Ёсимото вкручивать нож в рану Дракона Идзу. — Сатоми-то не простые выскочки. Ведут свой род от императора Кэёко эпохи Яёи.

— Ну и что?! — грубо оборвал Имагаву Сингэн. — Какая разница, кто выпустил демона из преисподней?! Да будь Ёшихиро хоть потомком самого Дзимму, что это меняет?!