Кусуриури-сан от этого моего предложения слегка сбледнул в лице, но тем не менее продолжил внимательно слушать и даже записывать самые важные моменты.
— Теперь к хирургии, — тяжело вздохнув, продолжил я. — Это слово означает, что врач разрезает, как рыбу, больное место человека и удаляет или иссекает плохой орган. Я знаю, что буддизм осуждает мясников, но рано или поздно докторам придется научиться обеззараживать спиртом кожу, давать настойку опия, для того чтобы человек не умер во время операции, и резать живую плоть, чтобы освободить ее от плоти мертвой.
Акитори тяжело сглотнул, но записал и эти мои мысли. Я чувствовал, что для бедного аптекаря объем информации превысил норму, и решил отпустить его. В заключение я попросил доктора собрать своих помощников, лекарства и отправиться с нами в поход, дабы было кому лечить моих воинов. Разумеется, все за мой счет.
— Кстати, война, — решил подтолкнуть я Кусуриури в нужном направлении, — это хороший способ проверить в деле все то, что мы сейчас обсуждали. Например, кипячение воды. Обещаю, что вы получите отличную практику!
Вроде бы убедил. Уже начало темнеть, и мне пора было в замок. Но до этого я хотел еще заехать к обиженному мной иезуиту.
Священник жил в небольшом деревянном домике, на верху которого португальцы успели прибить крест из двух перекрещивающихся планок. Вся сборная солянка при нашем приближении высыпала во двор. Н-да-а… Малоаппетитное зрелище. Грязные гольфы, гульфики, рваные камзолы, странные береты и шляпы с перьями, отвратительный маслянистый запах пота и испражнений. Все вооружены до зубов — фитильные ружья, шпаги, ножи. Десять пар глаз агрессивно смотрели на меня, и лишь взгляд иезуита был задумчив и спокоен.
— Господин Родригес, — обратился я к священнику на испанском. — Мы можем переговорить приватно?
Филипп провел меня в одну из комнат, которая оказалась точно такой же грязной, как и ее обитатели. Остатки еды, тяжелый запах, по татами ползают вши и прыгают блохи. Как бы потом не пришлось бриться наголо.
— Я знаю, что вы на меня обижены, — начал я разговор первым. — Я насильно задержал вашу миссию в моем городе, поступил против ваших христианских заповедей во время харакири самураев моего дяди. Но я вам не враг. Во-первых, с завтрашнего дня вы свободны ехать куда собирались. Во-вторых, вы получаете разрешение проповедовать Слово Божье в землях клана Сатоми.
Пораженный священник сложил руки лодочкой, закрыл глаза и пробормотал какую-то короткую молитву.
— Господин дайме, — иезуит так сжал четки, что пальцы побелели. — Это… это ваше решение спасет души тысяч людей на Страшном суде! Если мы можем нести Благую Весть японцам…
— На надо пустых слов. — Я протянул португальцу указ. — Вот документ, разрешающий вам проезд и право собирать крестьян, самураев на ваши проповеди.
— Насколько я понимаю, просто так такие подарки не делаются? Чего вам от меня надо?
Быстро же Родригес пришел в себя. Хорошая школа у иезуитов!
— Пушки со шхуны. Порох, ядра, картечь. И пушкарей — учить моих солдат.
— Это невозможно! Церковь не вмешивается в политику, и уж тем более в войны между кланами.
— Вмешивается. Еще как вмешивается! Вы продаете ружья по всей Японии, поддерживаете деньгами христианских дайме. Если дадите мне требуемое, то… — Я решил походить с козырей: — Я дам согласие на строительство храма в Тибе и выделю под него землю.
Священник напряженно задумался. В воздухе повисла пауза.
— Хорошо, — взвесил все «за» и «против» Родригес. — Но я не хочу, чтобы стало известно о нашей помощи. Давайте заявим, что пушки были вами реквизированы насильно.
Хитрый ход.