— Да, он же и ястребов подарил вашему отцу.
Ох, ни фига себе раскладец получается!
— Господин дайме запретил брать большую свиту, сказал, что начался сезон высадки риса и не стоит вытаптывать посевы крестьян. И так в этом году пришлось поднять сборы, зачем лишний раз злить «черноногих»?
— И что было дальше?
— Дальше начальник охраны господин Оки приказал выслать передовой дозор, с ними поехали сокольничие. Скоро один из них вернулся. Он нашел место, где токовали тетерева. Мы направились туда. Оки начал волноваться, потому как дозорные пропали. Еще два самурая поехали к опушке леса — и тут из зарослей выскочили конные всадники. Все в доспехах, с копьями, у одного флаг Огигаяцу. Вы, господин, заорали, вытащили меч и бросились на врага. Ваш отец…
Тут самурай замялся, подбирая слова.
— …Ваш отец крикнул «Назад, глупец!» и бросился вслед. Ну а мы все за ним. Огигаяцу не успели разогнать лошадей в галоп, но копья против мечей…
Эмуро помолчал, выпил чаю и продолжил:
— В свалке вас по касательной ударили в голову, я успел подхватить ваше тело к себе на лошадь и тут же дал шенкелей. Кобыла у меня была свежая, и удалось ускакать, хотя за нами гнались и стреляли из лука. Одна стрела попала мне в плечо. В соседней деревне стоял гарнизон самураев дзикисидан, рёсуй сотни меня знал и быстро организовал прочесывание. Место схватки мы нашли быстро, люди Огигаяцу смогли уйти и забрать тело вашего отца.
— Так, может быть, отец еще жив?
— Когда я последний раз обернулся, — опустил голову Эмуро, — его голову уже насадили на пику.
Самурай понурился и мрачно уставился в пол.
— Мы, вассалы Сатоми, даже не можем попрощаться с Ёшитакой. Какой позор! Господин, я очень виноват, что сбежал с поля боя, мне нет прощения. Я очень прошу разрешить мне смыть бесчестье и уйти в пустоту.
Вот, блин, нация самоубийц! В какой еще стране придумают столько разнообразных причин к суициду? Дзюнси (самоубийство из верности), фунси (самоубийство в знак протеста), канси (как упрек своему господину за его поведение) и т. д. и т. п. Как что не так, как моральная проблема — сразу животы резать. Взять того же Эмуро. Человек спас сына дайме, был ранен и при этом все равно чувствует вину за то, что не умер на поле боя. Насколько же въелись в кровь японцев эти «гиму» и «гири». Люди на островах живут, окруженные загонами и оградами бесконечных обязательств. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Причем в добровольном порядке. Если гири — аналог взаимного альтруизма (я должен тебе потому, что ты делаешь что-то для меня) — еще туда-сюда, то гиму — бесконечный неоплатный долг, в состоянии которого живет средний японец и по сей день, — мне совсем непонятен. Ты еще только родился, а уже по гроб обязан семье (что понятно), родственникам (почти понятно), сюзерену (ладно, сделаем скидку на сословное общество), императору (ему-то с какой стати?), предкам и нации в целом… По мне, такое моральное мышление направлено в прошлое и носит уж очень односторонний характер. Если общество ставит во главу угла долг перед другими, то пусть это будет лучше долг перед своими детьми, чем перед предками и абстрактным народом и императором. Не это ли является залогом прогресса, в том числе и социального?
— Так. Сэппуку делать не разрешаю. Вашей вины в том, что мой отец с охраной попали в засаду, я не вижу. Вы спасли мне жизнь, я вам за это благодарен. Назначаю вас, Эмуро Ясино, начальником своей охраны и жалую медалью за доблесть.
Вручаю самураю золотую китайскую монету. Тот, шокированный, кланяется до полу.
— Но это еще не все. — Я поворачиваюсь к Тотоми: — Какой доход у семьи Эмуро?
— Двадцать коку в год, — без запинки отвечает жена.
— Я удваиваю ваше содержание. Выздоравливайте и займитесь организацией моей охраны. Подберите верных самураев, держите связь с мацукэ замка, чтобы история с засадой не повторилась. Если вы, я совершим сэппуку — значит, огигаяцу победили. Ибо некому будет отомстить врагам.
Этот аргумент самурай принимает благосклонно, мщение — это японцам близко и понятно. Христианские заповеди из разряда «подставь другую щеку» тут еще долго не приживутся.