Вся врангелевская артиллерия (кроме казачьей) была сведена в шесть дивизионов, составивших «артиллерийскую бригаду 1-го армейского корпуса». Пушек, конечно, тоже не было, но артиллерийский «дух» дивизионов и батарей царской армии усиленно культивировался в рядах белых артиллеристов.
О чём думала эта 30-тысячная масса выброшенных за борт жизни людей, не занятая никаким производительным трудом? Какие мысли бродили в голове у всех этих пехотинцев, кавалеристов, артиллеристов, сапёров, военных железнодорожников и юнкеров?
Прежде всего воспоминания, воспоминания и воспоминания…
Ими жили в последующую четверть века не только галлиполийцы, но и вся эмиграция. Время как бы остановилось для этой эмиграции. Реальная жизнь для эмигрантов кончилась в тот момент, когда они сели на корабли в Севастополе, Одессе, Новороссийске, Феодосии, Архангельске, Владивостоке.
Дальше начался сон, кошмарный сон. Но сон этот, конечно, скоро кончится…
Отсюда — вторая половина духовной жизни эмиграции — надежды, надежды и надежды…
На что надежды?
На то, что реки потекут вспять, что солнце взойдёт завтра на западе, а зайдёт на востоке и что колесо истории покатится в обратном направлении.
Повседневная жизнь этих 30 тысяч бездельничавших людей, прозябавших во французских палатках на заплесневелом хлебе, консервах пятилетней давности и гнилой фасоли, сводилась к передаче лагерных слухов, ласкавших воображение и окрылявших обитателей его новыми надеждами, и к пережевыванию все одних и тех же воспоминаний о лихой юнкерской жизни, чинах, орденах и служебных продвижениях, о боевых эпизодах и походах и о том, что главной ошибкой была чья-то непростительная мягкость. Надо было в своё время «перевешать и расстрелять всех проклятых слюнявых интеллигентов с Милюковым и Керенским во главе». Не будь их, ничего бы и не было, «сидели бы мы сейчас спокойно в Москве и Петербурге».
От слухов в лагере некуда было уйти:
«Франция признала армию… Через два месяца десант… Армия покатится к Москве, как снежный ком… В три месяца с большевиками будет покончено…»
«Президент Вильсон официально заявил, что он оставляет большевикам еще только шесть недель жизни…»
«Англия согласилась на военную диктатуру. Кутепов уже назначен диктатором. Его будущая резиденция — Московский Кремль…»
«Каждый месяц галлиполийского сидения приравнен к году службы. Уже заготовлен приказ о производстве в следующие чины всех господ офицеров…»
«Франция предлагает нам почётную службу охраны новой французской границы на Рейне… Установлены высокие оклады. Отправка — через две недели…»
А пока — пустынный и безотрадный Галлиполи, «голое поле», как его называли обитатели лагеря, брезентовые палатки, одеяла и чашки американского Красного Креста, гнилые консервы, кутеповская игра в солдатики, маршировка, гауптвахта за неотданное воинское приветствие или нечёткий ответ начальству, а для поднятия «духа» — развлечения: футбол, самодеятельный под открытым небом театр без декораций и костюмов, лагерная газетка «паршивка», «объединения» офицеров за чашкой разведенного спирта, юнкерские песни канувших в вечность времён…
Но Кутепов крепко держал лагерь в своих руках. Недовольству не должно быть места. О настроениях обитателей лагеря его информирует в секретном порядке созданная им контрразведка. Неблагополучия быстро устраняются. Под подозрение взят бывший начальник Дроздовской дивизии, а ныне командир Дроздовского полка генерал Туркул: перед его палаткой на лагерной линейке — клумба со сложенным из мелкого камня изображением двуглавого орла — о ужас! — без короны.
Но это ещё не всё. Информаторы сообщают, что в его штабной палатке поздно вечером собираются и о чём-то шепчутся преданные ему дроздовцы. Вскоре они выясняют предмет этих шептаний: перехвачено его письмо в Париж к лидерам эмигрантских республиканских кругов. Выдвинут новый лозунг: «Довольно монархий! Даёшь республику!» Туркул вызван к Кутепову. Он понимает, чем пахнет такое дело. Бесславно окончить свои дни в застенке галлиполийской кутеповской контрразведки он не хочет. Он приносит публичное покаяние. К двуглавому орлу на лагерной линейке в расположении Дроздовского полка спешно приделывается корона. Кутепов заключает раскаявшегося генерала-бунтовщика в свои объятия.
Буря в стакане воды окончена. Мир на галлиполийской земле восстановлен.
К концу «галлиполийского сидения» из обитателей лагеря Кутеповым была создано сплочённое и послушное орудие для будущих авантюр, посеяны семена РОВСа — Российского обще-воинского союза.