8 мая 2015. Приморский край. Продолжение.
Четвертая и пятая встречи прошли расслабленно, почти по-семейному. Погода выдалась необычайно солнечная, и мы практически весь день гуляли на улице втроем. В это утро к Эле мы приехали на такси, без сопровождающих, и нас никто не отвлекал во всех смыслах этого слова. Мы могли полностью посвятить время ребенку. Это было на пользу самоощущению нас троих как семьи.
В дороге с таксистом состоялся показательный разговор. Мы назвали адрес назначения, поначалу молодой парень ехал молча. Через некоторое время спросил:
"Что, пополнение в семье ожидается?" Муж ответил: "Что-то вроде того". И тут прозвучало прекрасное: "Ну, хорошо, лучше свои, россияне, заберут, чем американцы замучают". Я поперхнулась. Спрашиваю шепотом Алика: "Мне промолчать?" Он сказал, что да, не стоит. Меня так и подмывало "втолковать", что, несмотря на всю свою индивидуальность, люди в целом по миру так похожи друг на друга. И что для любого ребенка главное – любящая семья. А насколько семья хорошая, от географии не особо зависит. Но вслух я только заметила, что информация по телевизору бывает и однобокой, что в Европу и Америку усыновляют часто детей с инвалидностью. Жестокое обращение в отношении детей абсолютно недопустимо, но, к сожалению, встречается во всех странах, и в семьях российских усыновителей таких случаев ничуть не меньше.
Таксист, который, видимо, такого развития диалога не ожидал, сбавил тон и мирно согласился, что все может быть. Только удалось мягко закрыть этот вопрос, как он зашел с другой стороны: "А еще в Европе детей из семей постоянно забирают: например, ребенок не помыл посуду, родители его поругали, и сразу за это забирают ребенка. А если упал и шишку набил, то это вообще без шансов – сразу заберут". На наши возражения, что это, мягко говоря, преувеличение, таксист горячо возразил, что это абсолютная правда, что он передачу про это видел. Грустно, что такие воинственные настроения всячески подогреваются различными СМИ. Чего стоят только новости по радио, которые мы недавно слышали в другом такси: список новостей в стиле "В России все хорошо" периодически перемежался новостями в духе "В Европе убийца-гомосексуалист обвенчался прямо в тюрьме с другим гомосексуалистом". Занавес.
В начале встречи Эля была снова замкнута, апатична. Мы уже привыкли к такому старту. Постепенно она все быстрее оттаивала, и было видно, что ей с нами нравится. Алик ее и прозвал "эльфиком таёжным". Наверное, за отрешенность от мирской суеты, за некую несуразность и нескладность и за какое-то неземное молчаливое обаяние. Я переживала немного насчет того, примет ли он Элю. Женщинам это легче дается: материнские инстинкты помогают. А у мужчины с "чужим ребенком" часто непросто складываются отношения. Одно дело, он "теоретически" решился на усыновление, и совсем другое – общаться с человечком вживую. И меня радует его расположение к Эле. Он с ней столько играл и возился, сколько и дома не всегда с детьми возится. А дать ей собственное прозвище – для меня это о многом говорит.
В Уссурийске пруд пруди голубей. Я обрадовалась, когда в сусеках сумки отыскалась булочка с самолета. Мы стали крошить ее птицам – Эле понравилось, да и мне тоже. Было солнечно, тихо, расслабленно: вобщем замечательно. Алик нас сфотографировал, а потом мы заметили, что в кадр попала вывеска, на которой написано "Дочки-матери", что в целом соответствовало атмосфере. С виду бездомные кошки и коты выползали на солнышко греть свои животы. Мы их рассматривали и называли цвета. Как только на горизонте появлялось очередное облезлое и грациозно несущее себя создание, Эля радостно кричала, показывая пальчиком: "Аик, вон еще одна кошка!".
Некоторое напряжение и стеснение в Эле все равно чувствовались: она говорила мало и держалась скованно. Тем не менее, начали появляться некоторые приятные глазу мелочи. Например, если она отбегала вперед, то через метров десять останавливалась и оборачивалась, чтобы убедиться, что мы все еще здесь и никуда не исчезли. Когда она видела, что мы на месте, беспокойство в ее глазках сменялось удовлетворением и на личике было написано: "Я так и знала, что вы здесь". Или, когда Алик отходил купить воды в магазине или задерживался, чтобы сфотографировать кошку, Эля не хотела идти дальше. И только когда вся команда была в сборе, соглашалась продолжать путь.
Пару раз у нас на горизонте появлялась Элина группа. Когда Эля их видела, она сначала замирала, а после ее тихий голосок обретал неожиданную силу, и она звонко и радостно кричала: "Дети!" Родное и знакомое вселяло ей чувство уверенности. Даже хорошо, что мы их периодически встречали: это было маленьким якорем к знакомой гавани, некоторой подпиткой, после которой Эле становилось спокойнее. Время близилось к полудню. Мы отвели Элю в группу и сказали, что после ее дневного сна придем снова.
Во время обеденного перерыва Алик нашел забегаловку, где можно было поработать на ноутбуке, а я отправилась на экскурсию по магазинам. У меня появилась задумка купить Эле на предстоящий день рождения платье принцессы. Приятно было рассматривать пышную розовую красоту, и слушать вопросы в духе: "Вы для дочки? Какой у нее размер?". В одном универмаге я нашла нечто приблизительно соответствующее моим представлениям, но не совсем. Спросила продавщицу, где еще можно найти детские праздничные наряды, на что в ответ услышала: "Ну, это вам в Москву надо". Я улыбнулась и сказала: "Далековато будет…" И хорошо, что "подумала" вслух, а то бы и не узнала, что она имела в виду торговый центр через пару кварталов. В "Москве" я и нашла то самое чудо-платьице, которое потом надели Эле на день рождения. Прежде чем его купить, я позвонила в дом ребенка и уточнила, насколько это будет уместно. Мало ли, вдруг других детей это будет расстраивать, да и Эльфику за это может от них перепасть. Меня заверили, что все нормально, что девочек они на праздники всегда наряжают и для них это привычно и понятно. Так тому и быть.
После обеда все детки одевались на прогулку и, увидев нас, радостно загалдели: "Элина мама пришла!" Я смутилась, хотя было приятно это слышать. Мы изначально для себя решили, что пока для Эли будем Юля и Алик, что непривычно для нас, ведь дома мы чаще всего обращаемся друг к другу "мамочка" и "папочка". Но с Элей это было бы эгоистично с нашей стороны. Пока нет решения суда (а будет оно еще нескоро), мы не имеем морального права обнадеживать ребенка. Мама и Папа – дорогие слова. Хотя, конечно же, это мы лишь себя так тешили, дети сами за нас уже все решили… И от названий размер ответственности не очень-то менялся.
Когда ребятня одевалась, одна девочка, Ксюша, начала плакать и закрывать лицо руками, отворачиваясь от Алика. И она так и рыдала, пока мы не поняли в чем дело, и он тактично не вышел из комнаты. Нас предупреждали, что многие дети в доме ребенка боятся мужчин. У них он один на всех – водитель Андрюша. К нему они привыкли, а чужих в их заведении почти не бывает.
На улице нам втроем было снова хорошо. После мы еще поиграли в актовом зале. Хитом стали прятки.
– Кто будет прятаться?
– Люля!
– А кто будет искать?
– Эля! – отвечала она звонко и радостно. Между делом я тайком от Эли передала сотрудникам д/р подарки, попросила не забыть вставить батарейки в игрушечного пони-малыша и вручить ей все 19 апреля. В ответ мне подарили фотографию маленькой Эли.
К вечеру мы поехали в гостиницу. Торопиться было некуда, и в целях экономии поехали на автобусе. Во Владивостоке встретились с Наташей, чтобы забрать у нее флешку с фотографиями. Тут-то мы и познакомились с ее двойняшками, о которых я писала ранее. На завтра с утра был запланирован поход к нотариусу для того, чтобы подписать Согласие На Удочерение. Все было и так ясно, но мне захотелось облечь это в слова, поэтому перед сном я спросила Алика: "Ну что, завтра подписываем согласие на Элю?" Он с некоторым удивлением ответил: "Ну да", мол, какие тут вопросы. Потом я еще некоторое время переписывалась с Дамирой и родителями и чуть позже мы заснули.