– Позволь мне идти делать свое дело, великий княже, – и Хотен поклонился, руку к сердцу приложив.

– Иди с Богом! Я тобою доволен, боярин. И вот тебе подарок за твою добрую службу: дозволяю и завтра допрашивать лазутчика. Только чтобы отец митрополит не прознал. У него, кстати, для нас какая-то новость – келейника присылал. Да нам сейчас, боюсь, недосуг.

Снова поклонился Хотен спине великого князя и принялся пятиться, пока не выбрался в притвор. Там удивленно покосился на сваленную в углу кучу темных прутьев. Не сразу сообразил: это ветви вербы, приготовленные для завтрашнего праздника – ни почек, ни зеленых листочков… Ранняя будет Пасха, холодная.

Вскачь пустил Хотен своего Рыжка, хотя именно теперь и можно было не торопиться. Вот и Борисоглебская пошла, а вот и неприметный Карпов двор…

Навстречу вопрошающим лицам Радко и Карпа он сначала нахмурился притворно, а потом рассмеялся:

– Пока все сходится, мужи! Княгиня Владимирова призналась. Берем Саида на рассвете, как только его приказчик выедет из городских ворот. А ты, Карп Сустугович, поставь, будь добр, к открытию Киевских ворот своего человека у них, и пусть он, как только приказчик минует ворота, скачет к Саидову двору. Мы уж будем подле. Твой человечек сумеет отворить нам ворота?

– Ночью там сторож, а силы у моего человечка небольшие.

– Подросток, что ли? Тогда уж ты, дружище мой Радко, позаботься подобрать именем князя четверых дружинников посильнее. А сделаем мы вот что…

Уже на востоке заалела заря, утренние сумерки все светлели и светлели, уже и народ растекся улицами, возвращаясь с праздничной заутрени. Хотен начал было, сам вначале того не заметив, покусывать губы, когда раздался слева долгожданный конский топот.

Всадник вынырнул из-за угла, подскакал к Хотену, проговорил негромко:

– Проехал пес воротами… Стражники не желали открывать без своего старшего, а тот проспал…

Хотен коротко отмахнулся от него, поднял руку, успевшую отвыкнуть от тяжести наручей. Он был в полном доспехе, как и весь десяток Радко и приданные к ним мужи Чудина. Развернул Рыжка и услышал за собой надежный топот боевых коней. Вот и двор Саида. В окнах большого, в два жилья, дома темно. Хотен шагом подъехал к воротам, осторожно подергал. Заперты. Махнул рукою на ворота и тронул Рыжка коленями, отъезжая в сторону. Тотчас вперед выехали сани, четверо дружинников сняли с них огромное бревно, спереди окованное железом, разбежались, держа его за веревки, и дружно ухнули тараном в ворота. Те затрещали.

– Ты давай, поищи своего человечка, чтобы мы невзначай его не повредили, – прокричал Хотен купцу, вертясь на Рыжке.

Со следующим ударом ворота рухнули, четверо спешившихся бросили веревки, отбежали в стороны, и прямо по тарану и обломкам ворот во двор промчались конные, а за ними купец. Мужи должны были вытащить во двор, схватив, в чем окажутся, не позволяя ничего рвать или жечь, всех домочадцев Саида, начиная с хозяина. Хотену оставалось только ждать.

– Эй, ты чего! Ты чего, боярин, балуешь? А? Получай!

И вылезший будто из-под земли мужичонка в рваном полушубке попытался ткнуть емца рогатиной. Уйдя на всхрапнувшем Рыжке из-под удара, Хотен добыл меч и стукнул детину плашмя по голове. Сторож рухнул в ледяную крошку.

Ведут! Вот он, миг, которого так долго жаждал некогда Хотен! Два ражих бойца тащат толстого персиянина, босого, в одной ночной вышитой рубашке, с кроваво вспухающей шишкой на лысой голове. Без всегдашней чалмы не сразу и узнаешь, однако это он, пройдоха Саид. Вот теперь!

Хотен убрал меч в ножны, толкнул Саида грудью Рыжка, потянул за левый повод, а правой рукой схватил за мягкое плечо и тут же отпустил:

– Поиман еси великим князем всея Руси Изяславом Мстиславовичем!

Всякого русича заставило бы побледнеть сие речение, сей словесный зачин к заточению и пыткам, однако персиянин захохотал, показывая на Хотена подбородком: