– Позволь, княже, тебе возразить, – поднялся со скамьи Чудин. – Чтобы надежнее было, следует ограничиться отроками Радко, кои вне подозрений. Я же к ним придам трех своих – Моислава, Угрина и Семку: они тоже в отъезде были по моим делам, в Теребовле. А задумка хороша, княже. Раз проявился мерзавец, надо сразу и выловить.

– А я, княже, возьму на себя новгородский слух, когда наш емец ловушку подготовит, – добавил Петр Бориславич и усмехнулся. – Кстати, и черноокая Белушевна любит со мною посоветоваться о своих нарядах.

– Одобряю. Только я не мадьярку в немецком шелковом платье одобряю – то еще зрелище! Спасибо, бояре, за вашу службу. Отдохните. Ты же, советник, ненадолго задержись.

Теперь князь расспросил Хотена подробно о поездке за книгой. На предупреждения Творилы покривился, потом сказал:

– Волхва твоего я одарю. Теперь одна надежда на умницу нашего, на отца митрополита. Если он тайну книги блаженного деда моего не раскроет, то мы с тобой и подавно – тайна ведь книжная! А твоя задумка, как лазутчика выманить, откуда пошла?

– Про такое мне покойный отец, мечник при отце твоем, великий княже, поведал. Только тогда воровской лазутчик засел во дворе богатого купца. Отец мой заранее спрятал в соседней усадьбе вооруженных отроков, а потом распустил слух, что купец уезжает со всеми домочадцами, одного сторожа оставив. Разбойники и нарвались на засаду, и воровской лазутчик с ними.

– Поговори и о своей задумке с отцом митрополитом. Помнится, он мне нечто похожее рассказывал. И еще: возьми на сие дело две гривны у ключника, из них наградишь своих людей, да еще найми себе подручных у гостя Карпа: он не доброхот Юрию, ибо Юрьевы люди убили у него сына. Для слежки нужны люди местные, Владимирские закоулки добре знающие.

– Сделаем, великий княже!

– Яхонт, говоришь, пал? – князь выпятил нижнюю губу, помолчал. – И в Чертовом лесу лежат его голые, обглоданные кости… Что ж, боевые кони редко когда своей смертью помирают. Смерд сказал бы, что подыхают, да у меня язык не подымается… Однако же куда горестнее, мнится мне, если такого верного друга поранят неизлечимо в бою и своею же рукою добивать придется, чтобы не мучился.

– Прости, княже, что не сохранил твоего подарка! – поклонился Хотен.

Князь Изяслав улыбнулся своей прежней белозубой улыбкой, Хотен сразу приободрился.

– И без того дивуюсь, как старичок Яхонт такие походы осилил. И раз так уж пошло между нами, советник, что я тебя конями снабжаю, словно конский барышник, дарю тебе нового коня, опять-таки из своего личного табуна. Добрый венгерский комонь, двухлетка, именем венгерским, что не выговоришь, так я его по-простому Беляном окрестил. Отчего-то, сам не понимаю, не удалось нам с ним подружиться, а ты помоложе будешь, авось справишься. Скажи там старшему конюху, чтобы для тебя Беляна держали в моей конюшне, пока усадьбой своей боярской не обзаведешься.

Хотен поблагодарил за честь и не заметил, как оказался на крыльце великокняжеского терема. Недоуменно посмотрел на книгу, которую, оказывается, все время разговора с великим князем продержал под мышкой, позвал Хмыря, чтобы подвел Рыжка ко крыльцу. В голове у него мутилось от усталости.

– Эй, советник! – услышал он голос Радко будто издалека. – Покончишь с делами, гони прямо в баню. Я велю так растопить, чтобы каменка раскалилась!

Келейник пытался не пропустить невежу к митрополиту, однако Хотен пер напролом, не тратя слов на уговоры. Напряжение, бодрившее его на думе у князя, спало, и Хотен чувствовал, что в любое мгновение может упасть и заснуть.

Он увидел сперва рассерженное, потом удивленное лицо митрополита Климента, успел протянуть ему книгу, и только выпустил ее из рук, как в ушах зазвенело, а перед глазами посыпались с неба бесчисленные светлячки…

Хотен очнулся, встряхнул головой. Вскоре мутное пятно прояснилось в бревенчатый потолок, под лопатками была твердая скамья. Книга! Отдал ли книгу митрополиту? Осторожно поднял он голову…

– Ну и молодец! – раздался справа, вблизи голос митрополита. – Ты еще слишком молод, боярин, чтобы лишаться чувств, как девчонка. Скажи, давит ли у тебя в груди, можешь ли вздохнуть без боли?

– В груди не болит, господине отче, – отвечал Хотен. – А что это со мною было?

– Полежи пока, не суетись. Ответ был бы не прост, понеже врачевание есть сложнейшая из наук, и я в нем не упражнялся на людях, только книжную его мудрость усвоил. Однако великий греческий врач Гиппократис сказал бы, что в тебе нарушилось соотношение жизненных соков, а именно: крови, мокроты, желтой и черной желчи. Не был ли ты ранен в поездке? Нет? Тогда израсходовал слишком много мокроты во время скачки. Ты не жалеешь себя на службе великому князю, а человек тут не лучше коня: себя можно загнать точно так же… Омой свое тело – токмо с бережением, слишком горячий пар тебе может навредить, попостись с недельку, полежи пару дней. Разрешаю тебе и церковь не посещать, пока не поздоровеешь. Тем более что наше с тобою дело затягивается, боярин, спешить тебе особенно некуда…