— Виталик, окстись, ты собаку не заводил, потому что заботиться о ней некому было, а тут младенец.

— Петрович, вот что хочешь обо мне думай, но… Было дело, я его папку спас, теперь пришел черед Кречету долг отдавать. Мне ведь жить-то незачем было. А теперь… Теперь есть зачем. Не спрашивай. Сам не знаю, как это. А только мальца этого от меня только с мясом отдерешь.

— Виталик…

— Вот перед Богом говорю тебе, Петрович, если вдруг хоть раз, закатывай в тюрягу по полной. Любой висяк на себя возьму, хоть на пожизненное.

— Н-да. Крепко же тебя проперло, Виталик.

— Петрович, ну пожалуйста. Ну ты же можешь. Вон какая кутерьма в городе. Как-нибудь, под шумок. А? — В буквальном смысле умоляя, произнес Рязанцев.

Боровский окинул его внимательным взглядом. Должен он этому человеку. Тот вроде и не поминает об этом, и вряд ли напомнит. Но… Именно благодаря ему в тех домах нет ни одного погибшего. Раненные есть, а погибших нет. И два десятка полицейских, его, Боровского, подчиненных, без единой царапины вышли из той передряги, так же стараниями этого спившегося морпеха.

— Значит так, Виталик. Мальца я забираю. Вот прямо сейчас и забираю. Не смотри на меня так. Определю в родильный дом, как сироту. Все сделаю, комар носу не подточит. Потом помогу тебе оформить опекунство. Месяца три, и мы со всем сладим. Но… Виталик, перво-наперво, мы сегодня же вошьем тебе торпеду. Причем не простую. Оступишься, сразу в могилу. Помогу с работой. Ну а дальше, все в твоих руках. Только учти, я за этого мальца так же ответ буду держать, потому как мой грех. Так что, хорошенько подумай, Виталик. Ты меня знаешь.

— Знаю, конечно, Петрович, — обрадованно затряс головой прослезившийся мужчина. — Еще как знаю. Но… Вот поверь, в лепешку расшибусь, а из парня толк будет.

— Дай-то Бог, Виталик. Дай-то Бог. А то ведь, обоим на сковороде жариться придется. Ну давай, собирайся что ли. Пап-паша.