– У него в голове больше, чем у нас с тобой и всех наших князей, вместе взятых. Он знает, что нужно делать, и словно дикий вепрь идёт напролом. К врагам своим он безжалостен, зря ты Владимира в свои недруги записываешь.
Ипат Иванович сморщился, словно съел ложку горчицы.
– Когда ему исполнилось тринадцать, то он на недолгое время спятил. Сейчас вроде как от своего недуга излечился. Но я лично не поручусь, что у него с головой всё в порядке. И ты, Глеб Андреич хочешь под такого волостителя пойти? – влез в разговор, сидящий рядом боярин Емельян Жировитович.
– Не знаю! Но свою дружину на убой нашему князю не отдам! Отъеду в своё село.
– Я слышал, он от холопки прижил ублюдка? – сказал подключившийся к разговору Путша Константинович. – Значит – здоров! А больных на голову князей я за свою жизнь немало перевидал!
– Александром сына окрестил, – подтвердил Емельян Жировитович, удивив всех своей осведомленностью. – Он до сих пор заботится о своей служанке, и даже из дочери кожемяки сделал боярыню!
Присутствующие при разговоре все разом засмеялись.
– Вот и я о том же! Жить под Владимиром – пуще неволи, да и смех один! – весело заключил Ипат Иванович.
Лукомльский и друцкий князья величаво восседали на своих жеребцах, оглядывая затопившее площадь войско. Друцкий князь вспорхнул в седло легко и невесомо, словно пушинка. Грузный Василий Всеславич долго и неловко вскарабкивался на коня, при помощи своих дворских: один вставлял ногу в стремя, другой плечом и руками подпирал княжий зад. Утвердившись в седле, Василий Всеславич оттолкнул своих «конюших», гордо вздернув вверх голову, сквозь прищур подслеповатых глаз, обозревая собравшихся на площади воев объединённой друцко – лукомльской рати.
Хоть народу и собралось много, но шибко грозной силой они не выглядели. Если первые, окаймляющие войско со всех сторон ряды дружинников облачённых в кольчуги, в шлемах, с щитами, мечами, сулицами и луками внушали уважение, то видневшаяся за их спинами безликая масса наспех собранного мужичья – с дубьём, рогатинами, в лаптях, да в драных сермягах, производили на князей не самое приятное впечатление. Тем более что поставили они всё это мужичьё в строй, вовсе не спрашивая на то их согласия. Возражать против княжеско – боярских дружин городские ремесленники в открытую не осмелились, и сейчас за это расплачивались в полной мере, построившись вкривь и вкось нестройной толпой. «Им ли сокрушать смоленскую рать?!» – подумал Василий Всеславич, от чего непроизвольно поёжился.
Но теперь пойти на попятную, без потери лица, князю было бы невозможно. Еще вчера в гриднице он во всеуслышание объявил боярам: Смоленские судовые рати уже высадились на берегу реки Усвейка и теперь движутся к Лукомлю. Слава Богу, что столица княжества стоит на берегу озера, поодаль от торных речных путей. Завтра враг уже будет на расстоянии поприща от столицы удела, а потому Владимира не след ждать, надо собраться всеми силами, выйти в поле и обратить смолян в бегство!
Друцкий князь Борис Давыдович, казалось, вообще ни на что не обращал внимания. По его лицу бродила от выпитого накануне и сегодня с утра хмельная улыбка. Лукомльский князь не знал о том, что друцкий волхв ещё перед отъездом из княжества, предсказал Борису Давыдовичу победу над смоленскими крестоносцами – «смелый победит там, где робкий проиграет». Это пророчество старого волхва окончательно успокоило и уверило Друцкого князя в его собственных силах. А бражничал он только затем, чтобы придать себе смелости, всё прямо как по предписанию Вышних сил!
Глянув на родича с толикой пренебрежения, Василий Всеславич властно махнул рукой. За его спиной сразу загремели барабаны, засопели дудки, вверх взмылись княжеские стяги с изображениями Спасителя и херувимов. Всадники со стягами выехали вперёд, а всё собравшееся на площади войско потянулось вслед за ними к городским воротам.
Здоровых мужчин в Лукомле не осталось, поэтому провожали войско князей всё больше бабы, старики, калеки, да многочисленная ребятня, оккупировавшая валы частокола, обрамляющего вал.
Женщины слёзно причитали, висли на шеях у мужиков, нарушая походный порядок и тормозя всё войско. Городские ополченцы совсем не горели желанием воевать с кем бы то ни было, тем более с войсками смоленского князя, походя, громивших всех подряд. А потому, во время шествия по городским улицам, мужики то и дело воровато озирались по сторонам, прикидывая в какой бы переулок сподручней свернуть и под каким бы кустом незаметно затихориться. Но удрать не получалось. Боярско – княжеская конница, скачущая по краям огромной пешей колонны, неусыпно стерегла свою пехоту.
У ворот возникла неизбежная при такой организации войск сутолока. Толкаясь, мужики оттаптывали друг другу ноги, многие за ворота вышли и вовсе без обуви. Дружинники зло покрикивали:
– Шевелись, лапотники! Стадо баранов и то умней вас!
А утром следующего дня, с первыми лучами зари, оба войска сошлись. Передовой конный отряд князей встретился с таким же точно конным отрядом Владимира прямо на вершине холма. Бой был короткий, но десяток конников князья – союзники в этой сшибке разом потеряли. Друцкий и лукомльский князья слышали странные хлопки, видели дымные облачка и валящиеся из сёдел тела своих дружинников.
Воев у Владимира было поменьше, чем у князей, но наступали они плотным строем, выставив перед собой копья в прорези щитов, шли молча. Рать же князей – союзников являла собой полный контраст смолянам – бежали пешцы по полю вразброд, при этом мужики кричали не жалея глоток. По левую руку от этой толпы шла конница Друцкого князя, по правую – Лукомльского.
Разящим дождём из стрел встретили смоленские лучники союзное войско. Дружинники, укрывшись щитами, пригнулись к лошадиным гривам и понеслись дальше, а друцко – лукомльские городские полки вмиг растеряли весь свой напор.