— Оуэн в диком бешенстве. Он говорит, что у тебя, наверное, болезнь Альцгеймера. Что тебя можно заставить вернуться.

Алану захотелось рассмеяться, но он не стал:

— Болезнь Альцгеймера известна не так уж давно. Интересно, на что раньше списывали проступки стариков? Наверное, на маразм, что, впрочем, одно и то же. Что касается Оуэна, то ему ли говорить?! Он ведь сам ушел от первой жены. Да, ты скажешь, что в то время он еще был молод. Знаю, знаю. Все, пока, Джуди.

Потом позвонила Фенелла. Алан сказал, чтобы не совала нос не в свое дело и чтобы занималась своими проблемами. Он никогда не разговаривал с внучкой в таком тоне, и ему это даже понравилось.

Прошел второй день. С Розмари все было по-другому, и он вынужден был разговаривать с ней столько, сколько ей хотелось. Да, он поступил с ней нехорошо, и он это понимал. Не оправдывая себя и не желая оправдываться перед кем бы то ни было, он — пусть и довольно странным образом — стал свободным. Ее голос в телефонной трубке оказался так не похож на тот, к которому он давно привык…

— Что я тебе сделала? Я хочу знать, что я сделала? Если я совершила что-нибудь ужасное, то так и скажи. Я думала, что была тебе хорошей женой. Мы отметили золотую свадьбу, Алан, а ты бросил меня, и я не могу взять в толк почему.

Он не знал, что ответить, кроме того, что дело было не в ней, а в нем. Это его вина, не ее. Но дело было, конечно, не в чьей-либо вине. Просто они были разными людьми. Все пятьдесят лет. Оба знали это, не признаваясь друг другу и даже самим себе. Они прожили вместе столько лет, потому что, когда они были молодыми, браки расторгались только из-за измены или насилия.

Алан дал ей выговориться. Он слушал, потому что был вынужден слушать. Когда Розмари выговорилась или, может быть, просто устала, он мягко попрощался с ней и повесил трубку.

Дафни никогда не комментировала эти звонки и не спрашивала про них, но после трех таких дней, в течение которых позвонили Фрея и ее новый муж, его пасынок Морис, кузина, с которой он не общался уже много лет, и пара соседей, — она купила ему новый мобильник.

— Никто не может дозвониться до меня, — сказала она. — Ты такой популярный.

Одним из тех, кто пытался дозвонился до Дафни, был Майкл Уинвуд. Он ничего не знал о разрыве Норрисов и хотел поговорить с Дафни. Как с психологом. Она была единственной из всех, кого он знал, кто мог спокойно выслушать его рассказы об отце, о приюте, где тот сейчас находился, и о потере Зоу, заменившей ему мать…

Когда он в очередной раз собирался набрать ее номер, вдруг зазвонил телефон. Это был Джордж Бэчелор — он позвонил, чтобы попросить его съездить в Лоутон и помочь Кларе Мосс.

— Кто такая Клара Мосс?

— Ты ее знаешь, Майкл. Она убирала у нас дома и у твоих родителей. Сейчас она живет на Форест-роуд. Она уже очень старая. Старше нас с тобой.

— Мы ее звали миссис Мопп, — вспомнил Майкл. — Точнее, так называл ее мой отец. По имени персонажа из радиопостановки. Не слишком благозвучно, не правда ли? — Он подумал, что его отец не отличался тактичностью, но вслух этого не сказал. — Так что с ней?

— Послушай, Майк, у меня недавно случился инсульт. Сейчас мне уже получше. Раньше я заезжал к ней. Мог бы ты в этот раз проведать ее? Она тебя наверняка вспомнит. Только вначале загляни к нам перекусить, Морин отыскала бутылку отменного хереса. А потом, на обратном пути, заскочишь к Кларе.

Высказав сочувствие по поводу инсульта, Майкл согласился, и они договорились о времени встречи. Джордж повесил трубку, и вошедшая в комнату Морин тут же стала выяснять, что Майкл думает об Алане и Розмари.

— А я ведь не сказал ему! Забыл.

— Ну ты даешь! Ведь об этом нужно было сообщить в первую очередь…

— Можешь сама ему рассказать, когда он сюда придет, — отмахнулся Джордж.