— Как у тебя вышло это, отразить атаку Льва? — глубоко затянувшись, спросил Ворков.
— А ты знаешь, кто время для меня растянул? — вопросом на вопрос ответил Павел.
— А какая разница? — Антуан многозначительно скосил глаза. — Не я, я же обещал не вмешиваться. Белла наверное, она хорошую затрещину тебе влепила, отпечаток свой оставила…
— Ничего я в ваших магических штучках не понимаю, — Павел нагнулся и пощупал пульс у неподвижного штурмовика, того самого, которому отрезали руку. Человек был жив, но пульс едва прослушивался.
— Ой ты, добренький? — Ворков поднял отрубленную конечность и, присев, приложил ее к обрубку. — Тут уже столько всего произошло, дай что ли и я поучаствую.
— Она ночь пролежала, вся посинела, думаешь, если ее пришить…
Павел замолчал. Антуан убрал руку и для проверки подергал штурмовика за мизинец. Кисть была на месте, приросшая к телу, совершенно новехонькая.
— Ну? — довольно спросил Ворков.
— Уважаю, — покачал головой Павел.
— Ну и славно. Только, чует мое сердце, скоро не я — ты станешь новым гуру. Он не хотел убивать, но и сам не хотел умирать, потому нашел способ создать Зеркало из ничего. Всего лишь отражение. Теперь я понимаю, почему Сиковски ввязался во все это темное дельце — устал старик. Хочет, чтобы поток заказов на зеркала иссяк. И каков результат!
— Да пошел ты! — не сдержался Павел, затоптал недокуренную сигарету и, не оглядываясь, пошел прочь.
Эпилог. Еще парочка потрясений
— У ворот его встречала улыбчивая компания.
— Что, нехристь? — сварливо спросила старуха кошатница. — Устал поди, щей моих не хочешь?
Белла укоризненно посмотрела на старушку и покачала головой:
— Мама, тебе надо было мне все рассказать.
С другой стороны от Элизабет, держась за ее руку, стояла девочка лет девяти с длинными белыми косами.
— Не ожидал от вас, Антонина Петровна, подобной подлости, — крикнул отошедший в сторону Черненко. Карлик все пытался увести его куда-то, но Лев упирался, потрясая кулаком.
— А нечего дочку мою было обижать! — добродушно засмеялась старуха.
— А это я все придумала! — с вызовом сказала девочка. — Слышал, папа, я! Маму не дам в обиду, никому не дам, даже тебе!