Беглец запетлял, изнемогая, и Рустам, быстро завертев ручку на дверце, опустил стекло.

– Сунна-ат! – крикнул он неожиданно тонким голосом. – Это я, Рустам! Да стой же ты!

Суннат пошатнулся и упал в траву. Умар резко затормозил, нещадно пыля, и Рахимов выскочил из «бобика». Юсупов с Ершовым кинулись за ним грузной трусцой.

Марина, выйдя последней, лишь покачала головой. Беглеца отличала не просто худоба – он был измождён, вызывая в памяти жуткие фото из лагерей смерти – впавший живот, рёбра наружу, костлявые руки. Запалённо дыша, Суннат лопотал на узбекском, а в чёрных глазах всё ещё мерцал тающий испуг.

Хмурый Умар помог ему встать на ноги.

– Это Суннат Джураев, – он кхекнул, прочищая горло, и постарался завершить фразу ровным голосом: – Мы с ним в одной восьмилетке учились. Он бежал из папского[11] зиндана… Тюрьма у Адылова такая, как у ханов или эмиров была!

– Что ты как переводчик прямо… – пробормотал Суннат, смущаясь своего вида. – У меня по русскому всегда четвёрки и пятёрки были…

– И за что вас так? – участливо спросила Исаева.

Глаза Джураева забегали.

– Не бойтесь, – проворковала девушка, успокаивающе кладя руку ему на плечо, сухое и жилистое. – Это «воины» Адылова?

Суннат сокрушённо кивнул.

– Адылов – наш враг! – Ноздри Рустама гневливо раздулись.

– Главное, – зловеще усмехнулся Ершов, – что мы его враги. Он этого не знает пока, но ничего, известим. При личной встрече!

– Едемте с нами, Суннат, – мягко сказала Марина. – Укроем вас, подлечим, накормим. Только поймите правильно: отпустить вас мы сразу не можем. Нельзя, чтобы о нашей группе узнали.

– Поехали, Суннат! – Умар выдал Джураеву тельняшку из своих запасов. – Держи.

– Да не надо… – промямлил «пленный».

– Держи! – настоял Юсупов. – Не выёживайся, тут все свои. Наши!

– Опера, что ли? – недоверчиво проговорил Суннат, натягивая тельник.

– Бери выше! – ухмыльнулся Рахимов с отчётливой гордостью. – Куда выше!

– Да я что… – вздохнул Суннат, сникая. – Я ничего… Вымотался так, что… Только как же я с вами в одной машине? Вонять же буду…