Во внезапной темноте они почти ослепли, а потому даже не видят, как я проскальзываю мимо них и взбираюсь по стене соседнего здания.

– Подожди! – кричит Грантер, но я не обращаю внимания. Я не боюсь, что они будут стрелять, потому что, в отличие от меня, они не привыкли к темноте. А еще я украла их пистолеты.

– Ну, уж это совсем грубо. Мы все-таки спасли ей жизнь, – доносится до меня голос Грантера, но я карабкаюсь все выше и выше, не обращая внимания на боль в боку.

– Но вообще-то, – продолжает он, – я не могу винить ее за то, что она сбежала. Наверное, ты напугал ее своими пламенными речами о справедливости.

– Если ты не заткнешься, Грантер, тебе придется самому искать дорогу до дома, – звучит в темноте голос Сен-Жюста.

– Подожи-ка, где мое оружие?

Ветер уносит мой смех, он летит к ним, касаясь их кожи, словно поцелуй, а потом я исчезаю.

Посланник ждет меня, примостившись на самом краю двускатной крыши; он так неподвижен, что напоминает одну из потрепанных горгулий, населяющих наш город.

– Феми…

– Скажи на милость, чем ты занималась?! – Его голос похож на рык.

Его гнев так и рвется наружу, он чуть не сбивает меня с ног своей мощью, и я делаю шаг назад.

– Ты не слишком торопился, – резко отвечаю я.

– Да уж… И если б в дело не вмешались эти два осла, я бы успел только пропеть последнюю песнь над твоим телом!

Феми поворачивается, и я вздрагиваю: он стоит как-то уж очень странно.

– Ты поклялась, что не будешь ее выслеживать, что не будешь пытаться спасти. Если бы Хищники поняли, что ты девочка, самое милосердное, что они могли с тобой сделать – это забить ногами до смерти! Тигр не боится никого и ничего. Ему и Закон не закон, он мог бы забрать тебя себе, чтобы просто посмотреть, что будут делать остальные бароны. Он опоил бы тебя маковой настойкой и превратил в…

Я бледнею, услышав это.

– Нина, ты поклялась, что не будешь этого делать, – повторяет Феми. – Ей не помочь. Так ей не помочь.

Я знаю, что он прав, но все равно во мне поднимается волна ярости.

– Как ты можешь говорить о клятвах, пока она там? Ведь ты клялся в том, что она тебе дорога!

От этих слов он дернулся, как от пощечины. Феми замирает, нависнув надо мной, и дрожит от гнева, лицо становится суровым, будто каменным.