Эта встреча описана мною в романе «Двадцатые годы», а первое слово, услышанное мною из ее уст, было «расстрелять».

- Да, расстрелять!

Возможно, прежде чем это сказать, она говорила что-то еще, но до сих пор у меня в ушах звучит этот приговор.

Речь шла вот о чем. Старик-отец прятал в клуне или, сказать понятнее, в риге сына-дезертира, парня нашли, и обоих только что доставили в трибунал.

С Землячкой советовались, как с ними поступить.

Дезертиры в те дни были бедствием армии, им нельзя было давать потачки, и Землячка не могла, не имела права проявить мягкость.

Несколькими часами позже у меня с нею состоялся душевный разговор, но много воды утекло с той встречи до той поры, когда я понял, что эта черта ее характера именуется не жестокостью, а твердостью.

Четвертое, о чем я хочу сказать – мы часто судим те события мерками нашего сегодняшнего тихого и сытого, мирного и безопасного времени. Забывая, что для современников все выглядело совсем по-другому.

Плюнем в лицо

той белой слякоти,

сюсюкающей

о зверствах Чека̀!

Смотрите,

как здесь,

связавши за̀ локти,

рабочих на̀смерть

секли по щекам.

Белые ведь, в большинстве своем, тоже не видели ничего дурного в массовом уничтожении красных...

Возвращенец

Был, раз уж речь у нас о Крыме, такой белый генерал Яков Слащев, спаситель Крыма. Личность более чем интересная, вполне заслуживающая отдельной книги, но здесь я ограничусь пятью документами.