Пошёл дождь, и они укрылись в кофейне. Савинков рассказал о неудаче с приручением Гапона.

— Твой протеже, Пётр, нас разочаровал. Как только мы его приняли в партию, он пожелал войти в Центральный комитет, а потом вознамерился возглавить партию.

— Он — человек с большими амбициями, Борис, — вздохнул Рутенберг.

— Но работать по-нашему и учиться не захотел. Мы с ним расстались.

— Ну и правильно сделали. Жаль, конечно, что не удалось воспользоваться его огромным влиянием на рабочих.

— Между прочим, он сейчас в Петербурге, — произнёс Савинков, — живёт в конспиративной квартире. Он восстановил связи с рабочими и ведёт переговоры об амнистии. Его так и не реабилитировали за девятое января.

— Я хорошо его знаю, Борис. Он органически нуждается в энергии, которую получает от массы. Иначе не выживет и погибнет. А рабочие тоже нуждаются в нём. Это какой-то симбиоз.

— Поговори с ним, Пётр. Боюсь, он своим самовластием натворит таких дел, что нам не расхлебать.

— Я обязательно с ним встречусь.

Они выпили кофе с баранками и, открыв зонты, вышли на улицу и попрощались. Рутенберг остановил пролётку и поднялся на неё. Лошадь проворно покатила по мостовой, подстёгиваемая ударами ямщика.

Рутенберг обратился к рабочему Петрову и тот привёл его к Гапону. Георгий Аполлонович даже обрадовался ему. Отлучённый от церкви Синодом, он потерял сан священника, но роль вождя и лидера от этого только стала в нём более выразимой и значительной. Пребывание в Европе сделало его более либеральным, он приобрёл вкус к элегантной гражданской одежде, стригся коротко и имел маленькую аккуратную бороду. А сейчас на нём был красивый халат и мягкие кожаные тапочки на босых холёных ногах.

— Рад тебя видеть, Пётр Моисеевич. От кого узнал о моём приезде?

— От Петрова.

— Ты, наверное, знаешь, что я здесь нахожусь нелегально.

— Напрасно, Георгий, ты приехал. Тебя могут арестовать и посадить.

— Не могу я, Пётр, бездельничать. Такой я человек. Предпринял кое-какие меры для легализации. Подключил журналистов. Они навещают чиновников и министров и просят за меня и за открытие отделов моего «Собрания».

— У тебя, я помню, всегда были неплохие отношения с господами, Зубатовым, Фуллоном, Лопухиным.

— Увы, всё в прошлом. Другие люди у кормила власти. Теперь мы по разные стороны баррикад.

Они ещё долго сидели, попивая чай с печеньем и вспоминая о праздной и беспечной жизни в Европе.

Предательство Гапона