Он закончил, опустился на стул и окинул присутствующих взглядом. Бен-Цви одобрительно ему кивнул и объявил заседание закрытым.
Прошло две недели. Ультимативные требования Рутенберга членов Национального комитета не обязали. Экономические трудности продолжали расти, страну накрыла волна забастовок, к которой присоединились и учителя. Он опять созвал совещание и потребовал немедленного создания сокращённого руководства. И снова выступил представитель МАПАЙ Давид Ремез.
— Нельзя передать его формирование даже президенту. Это попытка отменить результаты выборов. Ишув сам должен избрать своё руководство.
Рутенберг выразил протест. Увы, интересы собравшихся людей оказались сильней. Было избрано новое руководство из восемнадцати членов, включающее представителей всех партий и движений. Старое руководство Национального комитета состояло всего из шести человек. Но он был вынужден это принять.
Экономические трудности в стране с началом войны стали острей и болезненней. Правительство Великобритании значительно увеличило военные расходы. Оно отправило во Францию экспедиционные силы, состоящие из десяти дивизий, укрепляло авиацию и военно-морской флот. Когда Рутенберг попросил МакМайкла предоставить помощь для борьбы с безработицей, Верховный комиссар согласился внести в фонд некоторую сумму, но признался, что в этом году бюджет, который дал ему Лондон, значительно меньше. Значит, обойтись без чрезвычайного налога ему не удастся. Но он сумеет объяснить людям необходимость его введения.
Он отправился в Тель-Авив. Город, который он любил и где начала работать его электрическая компания, стал средоточием безработицы, голода и лишений. Завтра утром у него пресс-конференция, на которую он возлагает большие надежды. Но прежде нужно было добиться соглашения с Исраэлем Рокахом. Меира Дизенгофа, его большого друга, уже три года не было в живых. На посту главы муниципалитета его тогда и сменил Роках. Совещание с ним оказалось продолжительным и трудным, но договор подписать всё же удалось. Утомлённый изнурительными переговорами, он решил пройтись по городу. Последняя алия из Германии прибила к Тель-Авиву немало молодых архитекторов, строивших в современном стиле «баухаус». Рутенберг вышел на улицу Дизенгоф. Здесь его душа отдыхала. Ему нравились эти многочисленные невысокие белые дома с чистыми поверхностями стен и балконов. Они словно создавали своими плавными линиями пространство улиц и площадей. Здесь было много кафе и ресторанов. Он забрёл в один из них. Публика узнала его и дружески ему улыбалась. Владелец ресторана не хотел взять с него деньги за ужин. Рутенберг настоял. На город уже опустился вечер. Где-то в его тёмных кварталах голодают тысячи людей. Они не ходят по городу и не показывают свою нужду и безнадёжность. Но Рутенберг, словно кожей, чувствовал их страданья. По плохо освещённым улицам он добрался до набережной, омываемой всё ещё тёплой водой бурного моря. Он любил неумолчный шум волн. Здесь хорошо дышалось и думалось. Он присел на скамейку. Когда ему стало прохладно, он поднялся и направился в гостиницу «Дан», где остановился утром. В номере разделся и прилёг на прохладную постель. И погрузился в сон.
Пресс-конференция состоялась в вестибюле гостиницы. Ставший в последние месяцы едва ли не центральной фигурой ишува, он привлекал большое внимание прессы. О нём и его делах газеты писали почти каждый день. Вестибюль был полон. Кроме журналистов, здесь находились проживавшие в Тель-авиве члены различных партий и группировок. И сегодня все ожидали от него драматических действий и заявлений.
— Господа, в эти дни в стране ходят слухи о моём увольнении. Мой нынешний пост тяжелей, чем все, что были у меня в жизни. Я хочу воспользоваться присутствием в зале корреспондентов многих газет и заявить всему ишуву, что, несмотря на все трудности, покинуть его я не намерен.
Его слова вызвали радостное оживление. Многие заулыбались. Раздались аплодисменты. Поднялся сидевший поодаль человек c блокнотом и карандашом в руках.
— Господин президент, нам стало известно, что в стране скоро появится новый налог, — сказал он, блеснув очками.
— Об этом и я хочу поговорить, — сообщил Рутенберг. — После длительных и трудных обсуждений с коллегами по Национальному комитету можно, наконец, заявить о вступлении в силу чрезвычайного налога. Думаю, большинство присутствующих здесь не нуждаются в объяснении, зачем он нам нужен. Огромные военные расходы Британии заставили её сократить помощь Эрец-Исраэль. Нам не на кого надеяться, кроме самих себя и благотворительности еврейских капиталистов. Этот налог должен стать мощным механизмом, который мы запустим для решения тяжёлых экономических проблем. Не случайно мы собрались сегодня в Тель-Авиве. В силу ряда причин он является центром нужды и лишений. Здесь самое большое число безработных и голодающих. Вчера я и находящийся среди нас сегодня Исраэль Роках пришли к соглашению. Оно заключается в том, что семьдесят пять процентов налога, взятого у граждан города, будет возвращаться в кассу муниципалитета. Эти деньги будут вложены в особый фонд, цель которого борьба с безработицей и нуждой.
— Господин Рутенберг, скоро уже два месяца, как Вы возглавили Национальный комитет, — произнёс журналист, которого Пинхас знал уже много лет. — Что за это время сделано для уменьшения безработицы?
— В период кризиса основным фондом, позволяющим занять людей, являются общественные работы. По такому пути пошло правительство Франклина Рузвельта. Так поступим и мы. На этой неделе по моей инициативе две тысячи безработных отправлено на работы по обрезке деревьев. В ближайшее время тысячи будут посланы на проекты развития, прокладки шоссейных дорог и строительства в городах и мошавах.
По окончании пресс-конференции многие подходили к нему, благодарили и жали руку. Рутенберг понял, что кредит доверия он получил. Газеты, которые вышли на следующее утро, были в этом единодушны и призывали его поддержать. Они писали о его честности, упорстве и уверенности в себе. В эти дни он нередко вспоминал о Петрограде, Москве и Одессе. Сейчас в Эрец-Исраэль, как и в России в семнадцатом и восемнадцатом году, ему приходилось заниматься вопросами выживания. Вернувшись в Иерусалим, он создал учреждение, которое согласовывало действия импортёров и оптовиков продовольственных товаров. Ишув нужно было накормить. Требовалось обеспечить упорядоченное снабжение и предупредить спекуляцию.
Вскоре возникла ещё одна проблема: не получили зарплату учителя школ. Профсоюз угрожал объявить забастовку во всей системе просвещения страны. Социалист Рутенберг не принимал забастовку, как инструмент экономической борьбы. Он всю жизнь не мог простить себе кровь сотен людей, которых вёл к Зимнему дворцу в январе 1905 года. Он не допускал её и в своей компании, и всегда стремился решать проблемы путём переговоров. Он признавал право людей на демонстрации, но отвергал всякое связанное с ними насилие. Но как объяснить это учителям, у которых дома голодные дети? Рутенберг пригласил их лидеров на беседу. Он выслушал их и, заявив, что забастовка — это непростительное преступление, обещал в ближайшие дни разобраться и помочь. Они поверили своему президенту и от забастовки отказались.
В Европе разгоралось пламя войны. Атлантика, Балтийское и Средиземное море кишели немецкими подводными лодками, сумевшими потопить множество британских судов. Морские ворота страны, прежде снабжавшей Европу цитрусовыми и другими фруктами, могли оказаться закрытыми. Рутенберг не сомневался, что блокада приведёт к разорению крестьян. Он встретился с Верховным комиссаром. МакМайкл обещал поговорить с министром. Приближался сбор урожая на плантациях, и обновилась бесконечная полемика между плантаторами и Гистадрутом. Пресса писала об опасности острого конфликта, угрожающего отрасли. Рутенберг набрал номер Бен-Гуриона.
— Давид, шалом.
— Шалом, Пинхас. Что случилось?
— Гистадрут вновь затеял переговоры с плантаторами. Сейчас, когда идёт кровавая бойня, они почти лишены своих доходов. Они не могут платить рабочим столько, сколько платили раньше. Я очень прошу тебя поговорить с твоими парнями. Не рубите сук, на котором сидите.
— Я тебя понял. Но ты и меня пойми. Если Гистадрут не будет отстаивать права и зарплаты рабочих, он потеряет своё влияние.