– О, будем надеяться, что ваше предположение ложно, госпожа Алоиза. Это было бы ужасно. Насколько можно судить о человеке по чертам лица и выражению глаз, ваш хозяин, Алоиза, человек не легкомысленный. Его сильная и напористая воля в данном случае только увеличила бы опасность. Разбившись о невозможность, она могла бы заодно разбить и самую жизнь.

– Боже! Мой мальчик погибнет! – воскликнула Алоиза.

– Тогда ему грозило бы по меньшей мере повторное воспаление мозга, – продолжал Нострадамус. – Но ведь всегда есть возможность подарить человеку хоть какую-то кроху надежды. Самый отдаленный, самый беглый луч ее был бы уже спасителен для него.

– В таком случае он будет спасен, – мрачно проговорила Алоиза. – Я нарушу клятву, но спасу его. Благодарю вас, мессир Нотрдам.

Миновала неделя, и Габриэль если и не пришел в себя окончательно, то уже был на пути к этому. Его взгляд, еще блуждающий и бессмысленный, различал теперь лица и вещи. Затем больной научился приподыматься без посторонней помощи, принимать микстуры, которые прописывал ему Нострадамус.

Спустя еще одну неделю Габриэль заговорил. Правда, речь его была бессвязна, но все же понятна и относилась главным образом к событиям его прежней жизни. Поэтому Алоиза вся трепетала, как бы он не выдал свои тайны в присутствии врача.

Ее опасения не были лишены основания, и однажды Габриэль выкрикнул в бреду:

– Они думают, что мое имя виконт д’Эксмес… Нет, нет, берегитесь! Я граф де Монтгомери…

– Граф де Монтгомери? – повторил Нострадамус, пораженный каким-то воспоминанием.

– Тише! – шепнула Алоиза, приложив палец к губам.

Но Габриэль ничего не добавил. Нострадамус ушел, и так как на другой день и в последующие дни он не заговаривал о вырвавшихся у больного словах, то и Алоиза молчала, предпочитая не задерживать внимание врача на этом неожиданном признании.

Между тем Габриэлю становилось все лучше. Он уже узнавал Алоизу и Мартен-Герра; просил то, в чем нуждался; говорил мягким и печальным тоном, позволявшим думать, что рассудок его окончательно прояснился.

Однажды утром, когда он впервые встал с постели, он спросил Алоизу:

– Кормилица, а что война?

– Какая война, монсеньор?

– С Испанией и с Англией.

– Ax, монсеньор, вести о ней приходят печальные. Говорят, испанцы, получив подкрепление от англичан, вторглись в Пикардию. Бои идут по всей границе.

– Тем лучше, – заметил Габриэль.

Алоиза подумала, что он еще бредит. Но на другой день он отчетливо и твердо спросил у нее:

– Я не спросил тебя вчера, вернулся ли из Италии герцог де Гиз?