Кристина перестала быть Кристиной

Кристина сидит в офисе ЦРУ в Лэнгли, с головой погрузившись в составление срочного отчета, где требуется хотя бы в общих чертах объяснить, кто есть кто в истории с неудавшимся переворотом в Венесуэле – начиная с подполковника Уго Чавеса. До нынешнего дня должность, согласно которой она отвечала за “венесуэльское направление”, восторга у нее не вызывала. Порученное ей дело не требовало особенного напряжения сил и вряд ли могло продвинуть хотя бы еще на одну ступеньку вверх по карьерной лестнице, как другие задания, выпадавшие на долю Кристины за годы службы – сначала на военном поприще, а затем в качестве сотрудницы ЦРУ. Она тем не менее была благодарна судьбе за то, что рядом всегда находился Оливер Уотсон, ее шеф и наставник. Именно он воспитал ее, помог овладеть самыми ценными навыками, необходимыми как на войне, так и в разведке: сперва взял в морскую пехоту, в свою элитную часть, а потом привел с собой в ЦРУ и неизменно заботился о ней как о родной дочери. Да, любил и заботился, но работа, порученная не так давно Кристине, не вызывала у нее азарта, и дух от нее не захватывало. Правда, ощущение, будто она попала в стоячее болото, было для нее не новым. Терзаться она начала еще несколько месяцев назад. Девушка хорошо себя знала и понимала, что ничего не боится так, как скуки, а кроме того, амбиции не позволяли ей спокойно и терпеливо дожидаться, пока случится что-нибудь действительно важное, что-нибудь такое, что даст ей возможность отличиться, чтобы и коллеги и начальство признали в ней лучшую в своей области.

Кристина знала, что способность оставаться незаметной не мешает ей быть очень тщеславной. На самом деле как незаметность, так и профессиональный успех защищали девушку от тех неприятностей, что преследовали ее с самого детства. И хотя прежние опасности ей уже не угрожали, ее продолжали мучить вполне реальные страхи. А успех всегда становился противоядием от этих страхов.

Однако ни коллеги, ни друзья ни о чем таком не догадывались. Люди считали Кристину сильной, умной и храброй. И совершенно неукротимой. Именно неукротимое тщеславие было причиной ее недовольства нынешней работой. Но дело было не в ЦРУ, этой организацией она восхищалась, дело было в Венесуэле, стране, которая казалась Кристине невероятно скучной. И девушка делала все, что только можно, чтобы ей дали другое, более трудное, задание. Нет, ей вовсе не хотелось вновь участвовать в настоящей войне, вновь оказаться на поле боя – такое она уже испытала в Панаме, с нее хватит. Но ведь должно же существовать что-нибудь более интересное и более полезное для карьеры, чем сидение за письменным столом и составление отчетов по ситуации в стране, где “никогда ничего не происходит”. Кроме того, агенты, мечтавшие заработать дополнительные очки, знали: сейчас начальство обращает внимание и отличает в первую очередь тех, кто занимается Ближним Востоком или Азией, но уж никак не Латинской Америкой. “Пусть переведут меня на Иорданию, Пакистан или Китай – только бы избавиться от Венесуэлы”, – не раз просила Кристина Уотсона, однако все разговоры такого рода оказывались безрезультатными.

Проходили месяцы, и разочарование пустой и незначительной, на ее взгляд, работой вгоняло Кристину в депрессию. При этом депрессию подпитывала еще и тайная связь с сенатором Бренданом Хэтчем, которого она вроде бы любила и который говорил, что любит ее, хотя по-прежнему отказывался уйти от жены и сделать их роман явным. Иными словами, отношения их были зыбкими и приносили ей сплошные переживания.

– Поверь мне, детка. Все переменится к лучшему. Поговори еще раз с шефом и убеди его, что тебе необходимо заняться чем-то другим, – советовала мать во время их последнего телефонного разговора.

Мать считала, что Кристина работает в Министерстве сельского хозяйства в Вашингтоне. И только ближайшие друзья знали, что ее нынешняя служба связана с разведкой. По мнению матери, депрессия Кристины объяснялась зимним временем, разочарованием в работе и одиночеством. Не оставив без внимания совета матери, Кристина уже через несколько дней после попытки военного переворота в Венесуэле, обедая с Уотсоном в кафе, воспользовалась случаем, чтобы снова завести речь о своих терзаниях:

– И все-таки… Когда ты наконец избавишь меня от Венесуэлы? Сколько раз я жаловалась, что меня совершенно не интересует эта страна.

Уотсон посмотрел на Кристину с сочувствием, так как отлично понимал причины ее отчаянного настроения. Но в его распоряжении не было другого сотрудника, который лучше бы подходил для этого направления. Поэтому он и не хотел снимать Кристину с Венесуэлы. Уотсон всегда получал удовольствие от разговоров со своей подопечной и восхищался ее умением мгновенно уловить суть проблемы и собрать нужную информацию, он ценил ее знание истории и способность применять свои способности при разработке конкретных планов.

– Но ведь ты сама мне говорила, что политическая ситуация там становится все более сложной. Так что же, по-твоему, там произойдет? – спросил Уотсон.

Кристина ответила не задумываясь:

– В Венесуэле люди с пеленок уверены, что они богачи, потому что в стране много нефти. А коль скоро нефть является собственностью государства, значит, она принадлежит всем. Но на самом деле большинство населения живет в бедности. Процветает коррупция, хотя не в ней основная причина бедности, а в неумелой экономической политике властей. Но об этом никто не задумывается. Венесуэльцы хотят одного – чтобы им отдали их часть богатств. Они не желают мириться с противоречивой ситуацией, и каждый рассуждает так: “Страна у нас богатая, и поэтому я тоже должен быть богатым. Однако в действительности я почему-то остаюсь бедным”. Значит, “мое” кто-то ворует. Но когда подобное убеждение овладевает массами, оно становится политической бомбой замедленного действия, – подвела итог своему пониманию ситуации Кристина.

Уотсон выслушал ее недоверчиво и тотчас напомнил, что Венесуэла дольше других стран Латинской Америки живет при демократическом строе и не страдала от жестоких военных диктатур, как Аргентина, Бразилия, Чили и другие государства континента. Да, но, по мнению Кристины, это вряд ли может защитить Венесуэлу от внезапных перемен, способных дестабилизировать установленный порядок. Она упомянула о низких ценах на нефть, о том, что правительство вынуждено снова и снова урезать бюджет, и о том, как непопулярны у населения такого рода маневры.

– Люди, то есть “народ”, живут плохо, именно поэтому там много недовольных. И ситуация только ухудшится после принятия жестких экономических мер. Кто знает, чем это закончится!

– Ну а военные, что они? – спросил Уотсон. – Насколько мне известно, это был первый военный мятеж за последние сорок лет.

– Ты прав, первый, – ответила Кристина. – Создается впечатление, что демократия пустила в стране глубокие корни. Да, среди населения есть недовольные, но те политики и аналитики, с которыми мы беседовали, настаивают: нынешний строй достаточно устойчив, венесуэльцы не захотят увидеть у власти военных. Им нравится сегодняшняя демократическая власть, и они не позволят ее сменить. Все сведущие люди придерживаются единого мнения – и наши политики, и наши ученые, и независимые эксперты: никаких перемен там быть не может. А я не желаю сидеть и ждать, произойдет в Венесуэле что-нибудь серьезное или нет. Я хочу заниматься страной, где наблюдается хоть какое-то движение и которая представляет первостепенный интерес для Белого дома.

Уотсон несколько секунд смотрел на нее в упор, а потом поднялся из-за стола со словами: