Я самолично прочёсываю каждое помещение, но никаких следов или ответов не нахожу. От злости руки так и чешутся втащить кому-нибудь, но отвлекает капитан Приходько.

– Ярослав Сергеевич, тут из СИЗО беспокоят, Пелевиных приняли, документы на Туманову получили, её сразу отпускать или подержать до завтра?

– Ты идиот?! – несдержанно кричу я. – Что значит, подержать?!

– Понял, – пятится он задом к двери. – Передам, значит, чтобы выпускали.

Геля бросает на меня быстрый взгляд и осторожно спрашивает:

– Власов, а ты не должен встретиться с гражданкой Тумановой, прояснить ситуацию..? – и шепчет: – Ярик, ну куда твоя Рита сейчас подастся? Езжай, поддержи её, успокой, домой отвези, а я тут закончу с обыском и поеду в комитет с ребятами. Как сможешь, приезжай.

– Чёрт, да, ты права, – поджимаю я губы. И какого лешего сам не догадался? – Я сам не свой, Ангелин. До сих пор не верится, что мы упустили Соню.

– Езжай, Ярик, – сочувственно говорит Власова. – Ты сейчас там нужнее. Я ничего не упущу, ты же знаешь.

Знаю. Именно поэтому покидаю особняк, запрыгиваю в тачку и еду до СИЗО. А там самолично передаю распоряжение об освобождение Риты из-под стражи и дожидаюсь её у главного входа.

Выйдя на всё ещё прохладный весенний воздух, Маргарита жмурится, поёживаясь и обхватывая себя руками. Такая маленькая, боже! Без своего живота она совсем ещё девчонка. Ещё и исхудала за долгое время своего заточения.

Отрываюсь от капота и делаю шаг навстречу. Девушка наконец замечает меня и неуверенно идёт в мою сторону.

Глаза мечутся от моего лица к автомобилю и обратно в поисках ответа на вопрос, для которого у меня пока нет ответа. Точнее, есть. Да не тот, что она так отчаянно хочет услышать.

– Соня… Она с тобой? – спрашивает дрожащим голосом. Отрицательно качаю головой. – Нет? Она дома? Да? Скажи, она дома?

Рита срывается на плач, тихо оседая на асфальт. Меня разрывает на части от этой боли – от её боли. От боли матери моего ребёнка, которого я снова упустил.

– Пожалуйста, Ярослав! Ну чего ты молчишь? – я опускаюсь на колени рядом с ней, и Рита лупит меня по лицу своими ладонями. – Скажи, что всё хорошо. Скажи, что она дома… пожалуйста! – тоненько завывает она, ударяя по моим плечам. Я терплю боль физическую, тупо ноющую в груди от натяжения едва затянувшихся тканей. Рите необходимо выплеснуть свою боль. Душевную. Я прекрасно понимаю её чувства. – С твоей тёткой или твоей бывшей… с Мариной Семёновной… Я хочу, чтобы Соня была дома! Ну ты же её папа, Ярослав!

Рита безвольно опускает руки, рыдая глухо, отчаянно. От этих скорбных звуков я умираю внутри.

Притягиваю её к своей груди, сжимая в своих объятиях, и мы сидим так бесконечно долгое время. Прямо посреди парковки. Мимо проходят люди, сменяются автомобили, но я продолжаю держать её так крепко, как только могу, пока она не затихает.

Наплевав на предписания врача, поднимаю её на руки и укладываю на заднее сиденье. И везу домой.

Проделываю путь до спальни с ней на руках, кутаю в одеяло, не отпуская ни на мгновение. Страх, который я испытываю за неё, осязаем. Мне кажется, стоит только разомкнуть руки, как она исчезнет, испарится, не справившись со своей болью.

– Скажи, ты хороший полицейский? – неожиданно спрашивает Рита охрипшим голосом.