— Чё?

— Ничё. Давай работать, говорю. А то темнеть скоро начнёт, а мы неготовые.

Стемнело. На небо вывалился жирный, довольный жизнью месяц, окружённый гаремом симпатичных звёздочек, и начал наслаждаться жизнью. Попутно он дарил свет обезлюдевшей земле. Жители хутора были учёными и не выходили из дома по ночам без крайней на то необходимости. Некоторые, особо впечатлительные, даже крайнюю необходимость на всякий случай справляли дома, ибо мало ли что.

На берег реки рядом с мельницей вышел, помахивая хворостиной, Харисим. Он гнал перед собою трёх коров, которые, в силу особой масти, в темноте казались тремя тенями. Вели себя, впрочем, как обычные коровы. Шагали лениво, махали хвостами, да иногда издавали протяжное: «Му-у-у-у», в котором слышалось недоумение. Нормальные-то хозяева коров по ночам на выпас или водопой не водят, на то день есть. Но убедить в чём-то незнакомого мужика с хворостиной у коров никак не получалось, и приходилось идти. Одна было попробовала пойти обратно, однако, получив кулаком между глаз и прикинув свои шансы справиться с Харисимом без рогов, сочла правильным подчиниться.

— Тпр-р-р-ру-у-у! — выдал Харисим громовым голосом. — Стоять! Ни рогов, ни умов… У, проклятые!

Коровы замерли на месте, не зная, чего ждать. Судя по их мордам, готовы были уже ко всему, в том числе к пуле в затылок.

Стало тихо. Только мельничное колесо плюхалось в воде, да поскрипывало. Вообще, ни разу не тихо, блин.

— Ну? — гаркнул Харисим. — Где ты там, морда утопленничья? Забирай своих доходяг!

Заколыхалась вода, надулась пузырём, и вот показался страшный дед. Ростом он не уступал Харисиму, шириной плеч — тоже. Но весь зарос тиной, волосы были зелёными, а глаза горели жёлтым огнём.

Дед подошёл к берегу и остановился, до поры не переступая границы воды.

— Ты не Владимир, — послышался визгливый голос. — Кто таков?

— Ну-у-у… — протянул Харисим. — Ишь чего захотел. Владимир сам только на важные встречи ходит. А с шушерой всякой встречаться ему не с руки. Ты давай-ка, болтай поменьше. Забирай свою говядину и девку вертай взад.

Хмыкнув, водяной подошёл ближе и опять остановился, в паре шагов от коров. Коровы стояли молча, глядя на хозяина. Судя по виду, происходящее им было глубоко пофигу.

— Ладно-ладно, — сказал водяной. — Коровушек-то я заберу. За коровушек — то благодарность, так Владимиру и передай.

— Да нужна ему твоя благодарность, как собаке пятая нога. Девку вертай!

— А вот тут, видишь ли, обстоятельство. — Водяной подошёл к ближайшей корове и любовно погладил её по морде. — Коровы-то коровами. А вот сына мне Владимир убил. Сыночечка, кровиночку мою. А я ж ещё мать его помню, Ефросиньюшку. Местная, купаться ночью с подругами придумала. Не люблю такого. Ещё и с волосами распущенными. Я её за волосы-то схватил — да утянул к себе. То-то всполошились эти. Всё палками в дно тыкали, искали, молитвы читали. А я её женой своей сделал. Вот она мне сыночка-то и родила, да сразу и преставилась. Так что — не отдам я девку, так Владимиру и передай. Женой она мне станет новой. И нового сына родит. Нашего-то брата сейчас мало стало — нехорошо. Надо сызнова все реки и озёра заселить, чтобы везде порядок был.

— Ну, твоя воля, — перебил Харисим и быстрым движением достал из-за пазухи хитро сложенную верёвку. Один её конец он бросил влево, другой — вправо. Откуда ни возьмись появившиеся Иван и Ерёма подхватили брошенное. Секунда — и верёвка окружила водяного.

— Как⁈ — взревел тот.

Харисим же сделал шаг назад, извлёк меч и лезвием начертал в верёвочном кругу Знак.

Водяной бросился к воде, но врезался в невидимую преграду.