Старлиц наблюдал, как Зета пробует на вкус белый капустный лист.

— Я не женился на ее матери, — сообщил он.

— Неужели? Почему?

— Во-первых, их было целых две. Сразу две женщины в твоей постели — это, согласись, слишком ответственно.

Хохлов недоверчиво приподнял брови.

— Ты соблазнил сразу двух, Леха? Ты?

— Я! Точнее, это была не постель, а гамак. А они были лесбиянками.

— Папа! — позвала Зета тоненьким голоском.

— Что?

— Эй, папа!

— Что, Зета?

— Ты был когда-нибудь внутри его самолета? Там так классно!

— О чем она тебя спрашивает? — поинтересовался Хохлов.

— Я не знал, что у тебя здесь есть свой самолет, — сказал ему Старлиц.

— Не совсем мой, — ответил Хохлов, разглядывая пиво в бутылке. — Он принадлежит президенту Милошевичу.

— То есть югославским военно-воздушным силам?

— Нет, лично сербскому президенту. Знаешь, он себе на уме. Слободан Милошевич — великий человек, ему под силу изменить ход истории. Двадцатый век уже не рождает таких людей.

Старлиц задумчиво кивнул, пододвинул Зете креветки и принялся за аппетитные отбивные.

— Я слыхал, что его жена тоже незаурядная особа.

— Еще какая! — оживился Хохлов. — Мирьяна Маркович любит опасности. Она принадлежит к породе старых большевичек. — Он вздохнул. — Дело не в том, что я не люблю женщин. Я их очень ценю. Проблема во мне самом: я просто не в состоянии представить себя в роли мужа — скучного типа, не отрывающегося от газеты, отца семейства, каждое утро завтракающего одним и тем же за одним и тем же кухонным столом… Когда я с женщиной, мне хочется ее изумлять и не хочется ее возбуждать! Я корчу из себя голубоглазого героя со шрамом.