Посол де Барант принадлежал также к числу иностранцев, интересовавшихся творчеством Лермонтова. Прочитав стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», де Барант понял, что никакого оскорбления для французской нации в нем не содержится, и в январе 1840 года им лично Лермонтов был приглашен на новогодний бал во французское посольство. «Дело вот как было, – напишет об этом А. И. Тургенев. – Барон д’Андре (секретарь посольства Франции), помнится, на вечеринке у Гогенлоэ спрашивает меня, правда ли, что Лермонтов в известной строфе своей бранит французов вообще или только одного убийцу Пушкина, что Барант желал бы знать от меня правду. Я отвечал, что не помню, а справлюсь; на другой же день встретил я Лермонтова и на третий получил от него копию со строфы; через день или два, кажется, на вечеринке или на бале уже самого Баранта я хотел показать эту строфу Андре, но он прежде сам подошел ко мне и сказал, что дело уже сделано, что Барант позвал на бал Лермонтова, убедившись, что он не думал поносить французскую нацию…»

После дуэли сына с Лермонтовым посол де Барант просил главного начальника Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфа о прощении Лермонтова, но его ходатайства удовлетворены не были.

О его сыне – Эрнесте де Баранте (1818–1859) – известно гораздо меньше.

Эрнесту де Баранту на момент дуэли был 21 год. Он окончил высшую школу, носил звание доктора Боннского университета и числился на должности атташе кабинета министра иностранных дел Франции.

В Россию Эрнест де Барант приехал по настоянию отца, в планы которого входило назначить его на должность второго секретаря посольства Франции в России.

По определению В. Г. Белинского, основанному на рассказах Лермонтова, Эрнест де Барант был всего лишь «салонным Хлестаковым».

Одна из наиболее вероятных причин дуэли – явное предпочтение, которое оказывала Лермонтову княгиня Мария Алексеевна Щербатова (в девичестве Штерич). На тот момент ей было 20 лет. Внешне очень привлекательная, обладающая обаянием и тактом, она в 17 лет вышла замуж, однако через год после свадьбы ее муж скончался. Находясь в Петербурге, Лермонтов часто бывал у нее в доме на Фонтанке (в настоящее время дом № 101).

Как писал товарищ Лермонтова А. П. Шан-Гирей, «зимой 1839 года Лермонтов был сильно заинтересован кн. Щербатовой (к ней относится пьеса «На светские цепи»). Мне ни разу не случалось ее видеть, знаю только, что она была молодая вдова, а от него слышал, что такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать. То же самое, как видно из последующего, думал про нее и г. де Барант, сын тогдашнего французского посланника в Петербурге. Немножко слишком явное предпочтение, оказанное на бале счастливому сопернику, взорвало Баранта…»[2].

По свидетельству А. И. Тургенева, Мария Щербатова испытывала к Лермонтову теплые чувства («Сквозь слезы смеется. Любит Лермонтова»). Именно ей он посвятил стихи «Молитва», «В минуту жизни трудную…», «Отчего», а также стихотворение «На светские цепи…» («М. А. Щербатовой»), которое было отдано в печать после смерти Лермонтова самой Марией Щербатовой.

Мария высоко ценила поэзию Лермонтова. После прочтения «Демона» она сказала Лермонтову: «Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака».

Барон Корф, товарищ А. С. Пушкина по лицею, так описывает произошедшие события: «На днях здесь был дуэль, довольно примечательный по участникам. Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Штеричева, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за князя Щербатова, но он спустя менее года умер, и молодая вдова осталась одна с сыном, родившимся уже через несколько дней после смерти отца. По прошествии траурного срока она, натурально, стала являться в свете, и столько же натурально пришлись претенденты на ее руку и просто молодые люди, за ней ухаживавшие. В числе первых был гусарский офицер Лермонтов – едва ли не лучший из теперешних наших поэтов; в числе последних – сын французского посла Баранта, недавно сюда приехавший для определения в секретари здешней миссии. Но этот ветреный француз вместе с тем приволакивался за живущей здесь уже более года женою консула в Гамбурге Бахерахт – известною кокеткою и даже, по общим слухам, femme galante. В припадке ревности она как-то успела поссорить Баранта с Лермонтовым, и дело кончилось вызовом».

По словам находящегося в карауле офицера Горожанского, однокашника по юнкерской школе, Лермонтов, даже находясь под арестом, самовольно отлучался для встречи с княгиней Щербатовой: «Когда за дуэль с де Барантом Лермонтов сидел на гауптвахте, мне пришлось занимать караул. Лермонтов был тогда влюблен в кн. Щ., из-за которой и дрался. Он предупредил меня, что ему необходимо по поводу этой дуэли иметь объяснение с дамой и для этого удалиться с гауптвахты на полчаса времени. Были приняты необходимые предосторожности. Лермонтов вернулся минута в минуту, и едва успел он раздеться, как на гауптвахту приехало одно из начальствующих лиц справиться, все ли в порядке. Я знал, с кем виделся Лермонтов, и могу поручиться, что благорасположением дамы пользовался не де Барант, а Лермонтов; потому ходивший тогда слух, будто Лермонтов обидел даму четырехстишием, несправедлив»[3].

В. Шертль. Мария Алексеевна Щербатова

В последующем Щербатова глубоко переживала о том, что она послужила причиной ссоры между Лермонтовым и де Барантом, и винила в произошедшем только себя.

Отношение Марии Щербатовой к состоявшейся дуэли можно проследить в ее письмах: «Я всегда придерживаюсь моего давнего принципа: женщина, замешанная в самом нелепом, самом неправдоподобном слухе, всегда виновата. Я судила о свете и о мужчинах, как о себе самой. Я полагала, что они руководствуются благими помыслами. И потом, в моем возрасте и с моим характером, я поверила, как верят все сумасшедшие, что дружба между мужчинами и женщинами возможна… Что бесконечно меня огорчает, так это отчаяние M-me Arsenieff (Арсеньева – бабушка Лермонтова. – В. З.), этой превосходной, доброй старухи; она должна меня ненавидеть, никогда меня не видев. Она меня осуждает, я уверена, а если бы она знала, сколь тягостно для меня самой то, о чем мне пришлось услышать».

Катализатором произошедших событий принято считать жену секретаря русского консульства в Гамбурге Терезу фон Бахерахт.

Согласно показаниям Лермонтова, данным им во время следствия по факту дуэли, де Барант обратился к нему на вечере в доме Лавалей: «Правда ли, что в разговоре с известной особой вы говорили на мой счет невыгодные вещи?»

Под «известной особой» подразумевалась 36-летняя красавица Тереза фон Бахерахт.

Советник французского посольства в России д’Андре, который скептически оценивал человеческие качества Лермонтова, склонен был винить в произошедшем именно Терезу фон Бахерахт, не дававшую себе труда задумываться о последствиях собственных поступков. С его слов, он не раз уговаривал Эрнеста де Баранта, чтобы тот не обращал слишком большого внимания на «не совсем приличные кривляния» Лермонтова, признавался в том, что очень не любил Терезу фон Бахерахт, и полагал, что именно она способствовала дуэли.

На этом участие Терезы фон Бахерахт в произошедших событиях не окончилось. Именно из-за ее сплетен, рассказываемых по секрету всем, известие о состоявшейся дуэли дошло до высшего начальства.