– Точно, – постучал ногтем по микрофону, – приготовиться, работаем по команде.

Парочка подошла к тому самому дому и остановилась у ворот. Один из исполнителей заботливо прислонил товарища к забору (тот бессильно сполз по нему на землю), разбежался и со всей дури приложился пудовым армейским башмаком к железным воротам, а потом заорал дурным голосом, как может голосить только в три доски ужравшийся россиянин:

– Алле, гараж! Есть живые? Сорок пять секунд па-а-адъем!

И невдомек ему было, пьяному дураку, что его собственная и собутыльника жизни не стоили в тот момент и рубля в пересчете на демократические цены середины девяностых. Оба уже давно были бы трупами, если… Правильно, если не перебудили бы своими песнями и плясками половину улицы. Правильно говорят, что дуракам и пьяницам везет, хотя любому везению рано или поздно приходит конец.

Дежуривший во дворе джигит перекинулся парой фраз с напарником, прислонил автомат к стене, открыл калитку и вышел наружу, держа руку с ножом за спиной.

– Тебе чего, брат? – ласково спросил он, глядя на собеседника сверху вниз, потому что был его почти на голову выше.

– Не брат ты мне… – сурово отозвался тот, громко икнул, пошатнулся и взялся рукой за стену.

Джигит повел носом: так и есть, от незваных гостей разило водкой, как будто они не только отведали ее как минимум по ведру, но и прополоскали в ней форму.

– Девки есть? – сурово спросил воин. Изнутри дома что-то прокричали.

– Слышь, нерусский, – опять пошатнулся… – Я поссу, а ты ему, – он указал на лежащего, – помоги… – и принялся возиться в ширинке.

Наружу вышел еще один человек, чуть мельче напарника, но все равно гораздо массивнее каждого из гостей.

– Начали! – скомандовал Волков, и действительно началось.

Тут же, к слову сказать, и закончилось. Оба стража у ворот покинули этот прекрасный мир, даже не успев удивиться быстроте произошедшего. Охрану Сирийца перебили, а его самого захватили вполне живым, только слегка поцарапанным.

В Москву группа Волкова и эти двое из ларца возвращались одним бортом, в полете и познакомились.

Бошту сильно повезло, он сначала попал в больницу, а уже потом за него взялись местные компетентные органы. Очень скоро и очень незабесплатно он был переведен из разряда обвиняемых в свидетели, а потом и вовсе вышел на свободу, продал за копейки свой «Огонек» и съехал из города. Военнослужащие по этому поводу сильно огорчились, но скорбь их была недолгой, через какие-то полмесяца точка опять заработала, правда, теперь она именовалась «Арлекин».

Через три месяца после этого два молодых лейтенанта получили первые в своей жизни награды, по ордену Мужества каждый. Им потом еще и по бокалу шампанского налили. Вышли на Красную площадь, сфотографировались на память, после чего мужественно двинулись пить водку.

Еще через пару месяцев после этого Россия вернула Сирийца на его историческую родину, по ее, родине, настоятельной просьбе. Там с ним немного поработали, а как-то вечером просто-напросто без лишней юридической казуистики удавили шнурком в камере.

Везение Бошту было не очень долгим. После выхода на волю он слегка отдохнул с семьей, после чего вернулся в Россию. Работать на Кавказе лично для него стало небезопасно, поэтому его направили в Москву. Через неделю после приезда он с аппетитом пообедал в ресторане, щедро расплатился по счету и двинулся к выходу. Услужливый швейцар распахнул перед ним дверь, тот шагнул на улицу. И тут увидел его, того самого с квадратной головой. Человек, не так давно вогнавший его в полный ужас, стоял спиной к выходу, держа руки в карманах камуфлированной куртки, как тогда, в переулке. Бошту побледнел, схватился за сердце и грохнулся на зеленый коврик у выхода лицом вниз. Инфаркт, прохвативший его, был так силен, что он умер еще до того, как тело коснулось земли.

Невольный виновник его смерти, приехавший в столицу на заработки дембель из Брянска, ничего этого не увидел. Зажегся зеленый свет на светофоре, он опасливо шагнул на «зебру», перешел дорогу и двинул дальше по своим делам. Такая вот история.