– В данный момент моему здоровью больше всего вредит огнестрельная рана.

– Сами виноваты, не надо было калечить наших сотрудников, – с искренней обидой заметил американец. – Один из них, если хотите знать, всю оставшуюся жизнь проведет в инвалидном кресле.

– Какая жалость.

– Не ёрничайте!

– И в мыслях не было, – честно ответил тот. – А как я, по-вашему, должен был поступить? На меня напали, я защищался.

– Где это вы, интересно, так этому обучились?

– На заочных курсах при макаронной фабрике. Послушайте, – взмолился он. – У меня действительно зверски ноет рана, обезболивающее принимать нельзя, у меня на него аллергия…

– Люди вашей профессии должны стойко переносить боль.

– Может и должны, только лично у меня не очень выходит.

– Странно, у вас на теле почти дюжина шрамов, могли бы и привыкнуть.

– Не привыкается, – вздохнул пленник. – Каждый раз страдаю, – поднял глаза на собеседника. – Значит, никотином вы меня не побалуете?

– Отчего же, – последовал мгновенный ответ. – Поведайте что-нибудь интересное, и я немедленно пошлю кого-нибудь в лавку за куревом.

– Как мне вас называть?

– Меня зовут Уильям, а вас?

– У вас психология мелкого лавочника, Билли, – заявил лежащий, начисто проигнорировав вопрос. – Небось до того, как завербоваться в контору, стояли за прилавком папочкиного магазина?

– А вы не боитесь, что я сейчас позову своих мальчиков и…

– Хочется?

– Если честно, такое желание возникает.

– Хочется, а нельзя, – хмыкнул пленный, – спорю на что угодно, что Центр строго-настрого запретил работать со мной жестко.

– Вы могли напасть на моих людей…