Воины князя Бориса поддержали своего князя недовольным гамом.

– Да пусть киевляне сами стоят в поле! Здесь всё залито и одна грязь! – слышались голоса со всех сторон.

Что ни говори, а Бориса его дружина любила именно за то, что князь всегда беспокоился о своих людях. То, что князь приблизил к себе грека Георгия, у многих вызывало неодобрение, но, в конце концов, здесь мог быть и какой-то скрытый от простых воинов смысл. Георгий был греком и весьма образованным.

– Воины, – обратился князь Борис к своей дружине, – мой брат, князь Киевский, просит нас стоять здесь и оберегать Отечество от печенегов! Он обещает нам за службу награду. Прошу вас, стойте со мной. Если мы уйдём, то печенеги могут наброситься на наше Отечество и предать его разорению!

Воины загалдели, выражая своё крайнее недовольство.

– Княже, да мы здесь в грязи утонем! Княже, да и мало нас, с печенегами-то тягаться!

Князь Борис дал воинам возможность покричать и излить все свои чувства.

– Воины, поскольку погода сейчас ненастная и я видел, что люди спят на мокрой земле, укрывшись плащами, сердце моё наполнилось болью и негодованием. Как могу я сам находиться в тепле, когда мои люди спят на земле? Воины, пусть те, кто спит, ложатся в шатрах! Мы построим настоящий лагерь, чтобы в нём спокойно можно было находиться и в ненастье. Я сам буду заходить в шатёр лишь чтобы спать.

Георгий недоумевающе посмотрел на князя. Греку было сложно понять такие поступки своего господина. Варвар, подумал Георгий, глядя на Бориса. Внук Святослава, того самого, что никогда не брал с собой в походы ни шатров, ни постели, а спал на сырой земле и на седле. Варвар. Обидно, что и мне, человеку разумному и грамотному, придётся разделять все эти неудобства.

Воины несколько успокоились, понимая, что спорить с князем недозволительно. Раз уж надо стоять здесь лагерем всю осень, то, наверное, и впрямь лучше построить его, как и полагается, чем вот так испытывать постоянную нужду.

Князь Борис и боярин Ховруш отошли от остальных. У князя было много вопросов к посланнику Святополка. Дождь не стихал и по-прежнему лил, лишь усилившись.

– Скажи мне, боярин, – спросил князь Борис у Ховруша, – а что в Киеве случилось? Расскажи мне, я ведь с момента смерти отца ни о чём не знаю.

– Князь, – ответил Ховруш, – тело князя Владимира, отца твоего и всей Руси, упокоили, как и полагается в новой вере. Положили его в Десятинной церкви рядом с княгиней и царицей Анной. Над его телом молился епископ Анастас и с ним множество священников.

Князь Борис выслушал боярина молча, задумчиво смотря на то, как невдалеке воин, видимо, зачерпнувший сапогом из лужи, снял его и выливал из него мутную воду.

Воина звали Мирополк. Он был человеком отважным, христианство принимать отказался и по-прежнему верил в старых славянских богов. В ростовских землях язычников было множество, и дружина князя Бориса, набранная большей частью из ростовчан, была языческой. Правда, некоторые его воины, желая угодить своему князю, одели кресты, но обереги снимать не хотели.

Ховруш тоже посмотрел на воина, который уже засовывал HOiy в мокрый сапог, и продолжил:

– Не знаю, князь, надолго ли Святополк в Киеве задержится. Киевский люд его полюбил за щедрость да разлюбил за неудачу.

– Что произошло? – спросил князь Борис.

Ховруш не хотел рассказывать о смерти князя Позвизда, поэтому, опустив эту часть рассказа, он поведал князю Борису о поединке Святополка и Всебора.

Князь Борис слушал молча и не перебивая. Напрасно Ховруш пытался угадать, как воспринимает Борис полученные сведения. Лицо князя было словно сделано из дерева, и понять о чём он мыслит было невозможно.