Возможно, Миша был прав. Самой поездки Леля не боялась, а вот уезжать ей не хотелось.

Целых десять дней без Миши! Поездом туда и обратно, почти неделя в чужом, неприютном городе. Прежде она любила Москву, даже хотела одно время переехать туда жить, но теперь ее совершенно не тянуло в столицу.

Однако ехать нужно было: возникли кое-какие рабочие вопросы по проекту, над которым Леля работала в Москве осенью. Отказаться – никак. Да к тому же мать прилетала на два дня со своим итальянским бойфрендом, хотела повидаться, говорила, что все так удачно совпадает, будто нарочно.

– Опять нам придется расставаться, – вздохнула Леля.

– Надеюсь, ты там не загуляешь, не перехочешь со мной жить. – Миша поцеловал ее в висок.

– Даже не надейся, – улыбнулась она.

Эмоции от пережитого кошмара постепенно улеглись, и, хотя сцены из сна еще не забылись (и вряд ли забудутся), острота восприятия пропала. Это всего лишь сон – так чего о нем думать? Вещих снов Леля никогда не видела, смысла в них искать не пыталась.

Да и какой тайный смысл можно усмотреть в этой дичи?

Наутро девушка не вспоминала о своих ночных видениях. День отъезда был суматошным и пролетел быстро. Миша провожал ее на поезд, и она, притихшая, все еще не смирившаяся с необходимостью поездки, думала только о том, как хочет скорее вернуться назад.

Глядя на стоящего на перроне Мишу, который махал ей рукой и рисовал в воздухе сердечки, Леля вспоминала, как позавчера ходила в гости к его родным.

Душевный семейный вечер. Гостеприимный дом, вкусная еда, неспешные разговоры, любящие взгляды, остроумные шутки. Раньше Леля не особенно любила такие степенные посиделки, но Мишин отец ей нравился, да и было во всем этом своеобразное, недавно открытое ею очарование.

Юрий Олегович спал и видел, чтобы Леля с Мишей поженились. Они много лет дружили с Лелиным дядей, так что будущий брак был похож на династический союз. Против подобного положения вещей Леля всегда рьяно протестовала, но – вот так гримаса судьбы! – влюбилась в одобренного дядей и матерью человека.

После ужина они в какой-то момент остались с Юрием Олеговичем наедине, и тот сказал:

– Не нарадуюсь на Мишку. Это ты на него так влияешь, дорогая моя.

– Вряд ли. – Леля вспомнила Мишу на больничной койке. – Мне кажется, болезнь его изменила.

– Возможно, что и так. На грани человек побывал. Даже за гранью. – Юрий Олегович покачал головой, отгоняя тяжелые мысли о днях, когда они все дежурили возле реанимации. – Как бы то ни было, Мишка совсем другой стал в последнее время. Навоевался, видно. Уверенный, спокойный. – Матвеев-старший доверительно понизил голос: – Он ведь у меня, по правде сказать, просто живой огонь. Вечно я ждал, чего он выкинет. Хороший парень, умный, но шебутной, норовистый.

Леля улыбнулась.

– Он тебе говорил, как в участковых оказался? – Леля согласно кивнула. – Ну, вот. Это же скандал был: так себя повести! Такую штуку с генералом отчебучить!

Юрий Олегович повертел в руках бокал с вином.

– Но, с другой стороны, может, оно и к лучшему. Подумал, взвесил, понял, что в жизни за все приходится платить. – И тут же безо всякого перехода спросил: – Он тебе говорил, что собирается работу поменять?