— Дов Голани

Девчонка

— Анна Ардити.

— Расскажите-ка мне, что вы делаете.

Опять загалдели.

— Два человека в карауле на въезде, один на башне, 6 сменщиков. Остальные работают с утра до вечера. Очень выгодно, рабочая сила за кормежку.

— И все? А в роте что, никто не знает?

— Знают, прекрасно. Мы жаловались, да только отмахиваются. Никто с Хавой ссориться не хочет.

В результате вырисовывалась любопытная картина. Нахлаим, солдаты НАХАЛ, обычно приходят в кибуц группой, вместе посменно работают, отдельно от кибуцников, живут и едят отдельно, хотя и то же что кибуцники и в основном общаются между собой. С кибуцниками солдаты общаются мало, не считая получения приказов. Их стараются использовать на работе, которые не хотят делать кибуцники. Даже с местными девушками и парнями не очень то общаются, хотя нравы здесь достаточно свободные. Они чужие. Рано или поздно уйдут. Все это знают и предпочитают видеть просто рабочую силу.

В принципе, и общего у них мало. Разговоры в кибуце делятся на три группы. О сельском хозяйстве говорят очень конкретно, и постороннему мало понятно и не интересно. На втором месте перемывание костей друг другу. Кто получил больше, чем другие, кто сделал меньше, чем другие.

И, наконец, третья. Политика. Кибуц был основан группой с очень левыми взглядами. И хотя, он изрядно разросся в конце 30-х, руководство осталось прежним. Так что прием новых членов был не столько по деловым качествам, сколько по политическим взглядам. Но даже постороннему было видно, что внутри кибуцники делились на две неравные группы. Практически все начальство «поляки», работники — «румыны». Так что страсти кипели нешуточные.

Особенно мне не нравилось общее питание и воспитание детей, начиная с яслей, отдельно коммуной. Убеждение кибуцников, что в общем коллективе им будет лучше, чем с родителями, меня просто бесило. Мать и отца никто не заменит. Я то знаю, что такое жить без мужчины в семье, когда мать с утра до вечера на работе. Самостоятельность это воспитывает, что правда, то правда. Но ведь так хочется иметь самого лучшего и самого умелого, чтобы хвастаться перед окружающими. Это не говоря уж о простой ласке.

Загрузив своих солдат бесконечными тренировками, я окончательно отсек их от жизни поселка. Они там только работали и получали продукты. Питание — это была отдельная история. Чтобы не создавать проблем, с религиозными, а их было достаточно много среди призывников, с самого начала, уставом предусматривалось кошерное питание. Молодое поколение, выросшее уже в Израиле, не сильно заморачивалось этими проблемами. Школы были вполне светские, с совершенно советским разоблачением религиозного мракобесия. При этом неприятие всего имеющего отношение к религии у них замечательно совмещалось со знанием Танаха и убеждением, что эту землю они получили от Бога, и никак иначе. Раньше, до меня, варили по очереди. Так что раз на раз не приходился. Кто-то готовить умел, а после кого-то в рот взять было нельзя. Я назначил начальником кухни Нину. При ее росте в метр с каской и весе молодого петуха, она все равно не могла быть со всеми на равных, чисто физически. Зато готовить умела разнообразно и вкусно. При нашем стандартно-пайковом рационе это немаловажно.

Солдаты вовсе не представляли из себя что то необходимое для обороны. Население приграничных районов поголовно было вооружено до зубов армейским, гражданским и трофейным оружием, и ни кого это не смущало. Очень редко кто-то мог пострадать случайно, а про то чтобы соседа застрелить, по пьянке или из ревности, я и не слышал ни разу. Плохо себе представляю, чтобы было у нас, в Союзе, если б на руках было столько оружия, бедная милиция. Так что в случае опасности кибуц легко выставлял больше сотни вооруженных людей, с несколькими пулеметами и 60мм минометом. Не уметь стрелять, по здешним понятиям, ты вообще не человек. Тут не важно, мужчина или женщина. Каждый должен был работать и воевать, если потребуется. Равноправие считалось абсолютно необходимым. И в половом смысле тоже. Никаких мальчик ухаживает за девочкой. Это просто неприлично, она такой же боевой товарищ и работает наравне со всеми, хотя нравы в кибуце, были как у нас на фронте. Только там считалось, что война все спишет, а здесь гуляли до свадьбы. После — ни в коем случае. Все про всех знают, не спрячешься.

И было еще у кибуцников замечательное правило — делать не для себя, а для коллектива, движения, организации, народа. Вот только не каждый это может выдержать. Человек, изрядная скотина, хочет счастья для себя, не только для всех. А счастье, каждый понимает по-своему.

— Ладно, последний вопрос. Кто знает ваш участок границы?

Головы повернулись к Рафи.

— Я тоже знаю, — с изрядным вызовом заявляет Ардити, — мы вместе ходили.

— Значит сейчас всем спать. Завтра в 6 часов, все стоят здесь с оружием. Потом с первым отделением, у тебя Орлов ведь первое, пойдем посмотрим что именно мы здесь охраняем. С завтрашнего дня у вас начинается ужасная жизнь.

Смеются. Думают, что это шутка такая.