– А почему он шубу летом не одел? – с интересом спросил я.

– Шубу, не положено, а вот шапку снимать круглый год нельзя. Чулки тоже не просто так – белое символизирует чистоту и святость, – пояснил он.

– Пизд…! – восхищенно сказал я, – С такими я еще не сталкивался… – Голова-то у него на жаре не потеет?

Товарищ хасид остановился перед нами. Вблизи, он очень был похож, на мои смутные представления о том, как должен выглядеть Бог, восседающий на облаках. Мудрый взгляд, седые волосы, длинная борода.

Почтительно поклонившись, он произнес вопросительным тоном фразу на идиш. Я уловил, что он интересуется кто начальство. Изя, уставившись взглядом поверх его головы, сообщил на иврите, что он знает только один официальный язык, на котором говорят в Государстве Израиль, а на идиш он выучил только несколько слов, которые говорят задержанным бандитам. Тут он произнес длинную, заковыристую фразу, совершенно не предназначенную для печати, с поминанием предков и сексуальных пристрастий. Хасид явно растерялся и уставился на меня вопросительным взглядом.

– Я с русского могу перевести, – с готовностью сообщил я ему.

Явно обрадованный он затарахтел на польско-украинском суржике. Я старательно перетолмачил с польского на иврит, выходцу из Гродно, что он почтительно просит панов офицеров не реагировать нервно на то, что скоро на улице начнут появляться люди из его общины. Они должны собраться для вечерней молитвы и не собираются делать ничего противозаконного, и вообще не имеют отношения к прискорбному происшествию.

Изя гордо кивнул и сделал широкий жест рукой.

– За перекресток не ходить! Свободен.

– Что это было? Ну, знание только иврита? – заинтересовано спросил я, когда хасид еще раз почтительно поклонившись, удалился.

– Эти… тут снова прозвучала длинная фраза на идиш, хотя и короче, чем в прошлый раз, – отказываются объясняться на иврите. И требуют дождаться Мошиаха, в смысле Мессию, прежде чем создавать Израиль.

– Это как?

– А вот так, две тысячи лет ждали, можно еще пару тысяч подождать… Кстати, – подозрительно спросил он, – а что это ты хихикал? Ты что идиш понимаешь?

– Странно было бы, если бы я такие вещи не понимал. Первое, что учат солдаты у своего сержанта, это кто они такие. Фантазия у некоторых экземпляров могучая. Да и не кричали у нас "За Родину", "За Сталина", как в газетах. Все больше, вот такое… Еще при этом идет равноценный обмен. Некоторые по-русски говорить не могли, но ругались просто замечательно… А вообще я очень прилично немецкий знаю, был у нас в школе ссыльный австриец, из удравших после восстания в 1934 г, так что понимаю, почти все.

– Ладно, – усаживаясь в джип, сказал он. – Напоминаю, никого не впускать, никого не выпускать. Я поехал.

Я подождал пока он скроется за поворотом и пошел к своим. Они уже удобно расселись прямо посреди дороги и что-то бурно обсуждали. При виде меня дружно замолчали и выжидательно уставились, что я им такое умное скажу.

– Внутри квартала работает полиция, мы стоим в оцеплении, заворачиваем любого обратно, оружие не применять. Первое отделение встало, проверили, что ничего не забыли, и пошли на перекресток. Вода у всех есть? Вот и хорошо. Через два часа смена. Второе отделение, уходим вооон, под те деревья, в тенек. Рафи, а ну-ка пойдем со мной.

Когда сели под деревом достал газету и ткнул пальцем.

– Вот это что за слово?

– Аскала.