Коснувшись пальцами в темноте выключателя, голубой свет в ванной тут же загорается, и я обессиленно открываю туда дверь. Суровая боль в голове не даёт никакого покоя, она вызывает внутри меня усталость и желание поскорее умереть. Я даже чувствую, как моё тело прямо сейчас падает на пол, словно мёртвое. Но я по-прежнему нахожусь у двери, которую только что открыл. Стоя в коридоре, я делаю шаг вперёд и оказываюсь перед зеркалом в ванной комнате. Старая лампа не выдаёт никакой яркости, она тусклая, и поэтому прежний голубой свет кажется заметно мрачнее. Я пытаюсь рассмотреть себя в этом тёмном зеркале. Понять того, кем теперь стал. Но даже не успев полностью увидеть все те синяки и свежую кровь на своём лице, мне хочется лишь поскорее отвернуться от самого себя. Я оказался замкнут, утопая в собственном отражении. Стоит умыть это лицо, стереть всё то, что ему так не идёт. Хотя, порой, мне кажется, что это уже вошло в привычку; видеть себя таким стало чем-то нормальным. Я всё больше привыкал к боли. Охладив кожу и немного выпив воды из-под крана, я замечал, как на раковину плавно стекают из носа кровавые капли. Но от тёмного голубого света кровь становилась такой же тёмной. Чёрной. Капли медленно падают на воду и смешиваются с ней. Вот только кровь не станет водой. Это вода станет кровью. Теперь её было слишком много. До моего прихода эта керамическая раковина смотрелась чистой, почти полностью белой. Но сейчас всё изменилось, я хочу убрать красные капли из неё и мягко провожу по раковине своей ладонью. Остатки крови уносятся в трубу, но какая-то часть всё равно остаётся на поверхности. Она не стирается. И в скором времени я сам не понимал, что сейчас делаю.

Я снова смотрю на себя, на своё разбитое лицо, выглядящее, как машина после аварии. И оно вызывает у меня отвращение. Мне трудно видеть себя таким в очередной раз. Хочется попросту закрыть глаза, но они и без того почти ничего не видели, под ними образовались слишком явные мешки и синяки, да и сами зрачки были не лучше, как будто они и есть та самая кровь, что я размазал по всей раковине. Рваная кожа на моём носу залита очередной кровью, нижняя губа порезана, а на лбу, почти в районе виска, торчала большая шишка, размером с теннисный мяч. От воспоминания о ней мне стало не по себе. Крови было много, она вытекала из всех этих мест и заплывала под мою чёрную футболку. Всё это я мог назвать лишь одним словом – прошлое. Ведь прошлое так просто не стереть. Оно слишком сильно отразилось на мне. Прошлое было на моём лице… Я сам был этим прошлым. Ведь живу только им. А больше жить я никак не хочу.

Мне пришлось разбрызгать по себе воду, дабы не оставлять красных пятен на коже. Царапины сильно щипались, будто бы я прижигал их раскалённой кочергой. Я отыскал руками серое полотенце и, убрав им с лица оставшиеся крупицы холодной воды, вдруг посмотрел на свои руки. Костяшки были разодраны, все фиолетовые и бардовые, а шкура почти слезла с фаланг четырёх пальцев. И тогда я даже не мог сжать собственную руку. Она больше не поддавалась мне, как и вся моя жизнь. Полотенце выпадало из ладоней, я ощущал боль, которой не могу противостоять. Ноги совсем не держат меня, и я сажусь на пол, прислонившись к маленькой стиральной машинке позади себя. Я кладу свои руки на плитки именно той стороной, которой наносил удары, пытался отбиться. Прохладная поверхность ощутимо снизила назойливость, но я не думал, что теперь всё было хорошо. Сейчас я сидел именно так: в синяках, с разодранными кулаками, проглатывая свою же кровь во рту. Иногда мне хочется остановиться терзать себя всеми возможными способами. Порой, я даже думаю, что боль доставляет мне удовольствие не меньше, чем её отсутствие. Но мне не хочется что-либо менять в своей жизни. Уже поздно. И тогда эти мысли о чём-то лучшем, что могло бы быть со мной, сами собой пропадают, как солнце за тёмными тучами при надвигающейся грозе.

Когда моё тело впитало слишком много холода, я решаюсь встать и покинуть ванную комнату. В доме темно, ведь нигде больше я не включал ни единой лампы. В этой небольшой двухкомнатной квартире сейчас абсолютно пусто: нет ни мамы, ни моего брата. Через силу дойдя до своей комнаты, я пытаюсь отыскать таблетки, которые прописал мне мой лечащий врач. Однако многое подсказывало, что я их не найду. Хотя бы то, что я ничего не мог разглядеть в темноте. И в ту же минуту я тревожусь. Меня бросает в дикую дрожь. Прикоснувшись к синяку, из которого муки исходили больше всего, я понял, что сделал это напрасно, ведь тогда это нанесло мне страдания, сравнимые при первом расставании – его было также трудно пережить. Тогда же потребность в таблетках прибавилась в разы, ведь только они и спасали меня последние месяцы от бессонницы и головной боли. Когда я отыскал пачку Аминазина в своей тумбочке, то вытащил одну таблетку и приготовился положить её на язык. Но не стал этого делать. Ведь она не позволит моему телу шевелиться, я превращусь в некое подобие трупа, хоть и смогу думать головой. Мысли разбегались, я злился на самого себя, ведь не знал, как мне поступить. Становилось всё хуже, я только и делал, что принимал все терзания на себя и не отрекался от них. И эта боль, которую я вновь переживу, уготована мне не просто так. Ведь я сделал то, за что никогда не смогу себя просить. Я подставил собственного лучшего друга, когда полчаса назад ему проломили голову железной битой.

Они догнали нас, застали врасплох, а затем избили теми же битами прямо по головам. Но мне досталось меньше, чем ему. И сейчас мой лучший друг лежит в больнице только по моей вине. Я готов убить за это самого себя. Но что оно мне даст? Моя смерть не накажет того, кто это сделал. Потому что только я могу его наказать. Я хочу найти этих мразей и переломать им все кости. Однако даже не знаю, где их искать. Только в это всё и упирается. Я не боюсь этого сделать, бояться я перестал уже давно. Мой поступок не будет справедливым, ведь справедливость – это вообще понятие растяжимое, но для меня всегда действия, которые мы совершаем, должны быть только по совести. И, если она имеется у человека, он должен следовать только ей. Когда кто-то виноват, мало что может сделать закон. Он делает всё деликатно, почти интеллигентно. И хоть тюрьма – дикое место, но хуже быть избитым инвалидом до конца своих никчёмных дней, чем иметь возможность хотя бы стоять, говорить и совать в рот пищу. У меня нет цели просто избить этого человека. Я хочу заставить его пережить то, что он точно забудет. Ведь что-либо запомнить он больше никогда не сможет.

Где-то на глубине кармана я отыскал свой телефон и нашёл номер Руслана. И когда он поднял трубку, моё сердце остановилось. Меня охватила невиданная злость от понимания того, что случилось на самом деле. Я сразу же понял, кто меня подставил. И, если Руслан уже думает, что меня убили, то это ошибка. Я живой. И сам готов убивать.

– Алло? – говорит он спокойным голосом.

– Ты хотел, чтобы это произошло!.. Так ведь?! – в трубке стояло молчание. – Где он, мать твою?! – кричал я в телефон.

– Постой-постой… Хватит орать. Объясни мне, что случилось? Как прошла встреча? – спрашивает он.

Меня начали раздражать его вопросы. Один за другим, как вагоны поезда. Я не хотел терять своего времени.

– Не затыкай мне рот, сука! – закричал я. – Ты послал меня на встречу с этим человеком, но не сказал, кто он такой! Чего ты ожидал?! Что он станет со мной по душам разговаривать?! Почему ты мне не признался сразу, что это его машину я сжёг ради тебя?! Отвечай, блядь!

– Успокойся, Владислав.

Спокойствие в его собственном голосе вызывало во мне лишь ещё большее нарастание гнева. Руслан знал, как стоит разговаривать с разъярёнными людьми, и когда до меня дошёл этот факт впервые, я сразу же подыгрывал ему, чтобы не ставить из себя бешеного идиота. Но в этот раз мне хотелось рвать свои связки и выкрикивать слово за словом, оскорбляя его за всё, что я пережил.

– Моего друга, Сашу… Они проломили ему голову… Я вызывал «скорую», его забрали, но… Я не знаю, что с ним будет. Почему ты мне ничего не сказал? Почему?!

И вновь дрожь пробежалась по моей коже. В этот момент я ощутил накатывающиеся слёзы на своих глазах. Я не хотел думать о том, что мой лучший друг может умереть. Мне было страшно и без этого. Я должен найти их, но пугало именно то, что я не знаю, где они сейчас. От этого факта страх не только возрастал в моём теле. Он буквально ломал меня изнутри.

– Влад, мне жаль твоего друга, – но я знал, что Руслан не испытывал ни малейшей жалости к нему. Мне было наплевать на его слова. Однако он один мог помочь мне найти человека, избившего моего лучшего друга. – Но, что я могу сделать? Ты сам знал, на что идёшь…

– В том-то и дело, тварь, что я не знал! – прокричал я, перебив его. – Я ничего не знал об этом! Ты специально скрыл это от меня, чтобы я не волновался, когда пошёл вместо тебя на эту ёбанную стрелку! А теперь что?.. Мой друг…

Руслан был старше меня. Возможно, умнее, но я так не считал. Был однажды момент, когда он вёл себя, действительно, очень умно, но тогда он был со своей новой однодневной пассией. Кто угодно начнёт вертеть хвостом перед девушкой, если она нужна ему только лишь для одного. А Руслан был именно таким человеком не только с девушками, но и со всеми остальными. Ему все ради чего-то нужны. И в большей степени ради собственной выгоды, чтобы он остался в стороне от взрывной волны своей гнилой деятельности. И я купился на его слова. В очередной раз сделал это и вновь жалею, что не послал его к чёртовой матери.