Начало биографии

УДИВИТЕЛЬНЫМ образом все или почти все главные действующие лица, перечисленные выше, сопровождают сознательную как научную, так и личную жизнь Макса Вебера практически с самого ее начала вплоть до ее безвременного конца. Постараюсь это сейчас показать.

Но нужны несколько слов о начальном периоде жизни героя. Максимилиан Карл Эмиль Вебер родился 21 апреля 1864 г. в Эрфурте, Тюрингия. Мать Елена (Хелене) – из старинного рода Фалленштайн, происходившего из Тюрингии и давшего многих, в том числе и достаточно известных гражданских чиновников и военных, отец – Макс Вебер-старший, достаточно влиятельный бюрократ, городской советник (магистрат) – сначала в Эрфурте, потом в Берлине, впоследствии депутат прусского ландтага и общегерманского рейхстага. Он из рода знаменитых вестфальских текстильных фабрикантов. В живописном маленьком городке Эрлингхаузен под Билефельдом стоит и по сию пору солидный трехэтажный дом в стиле ампир с буквами по фасаду CAWECO, что означает Carl Weber Co. Подробнее об отце и матери мы еще поговорим в дальнейшем.

В гимназии Макс Вебер учился в Берлине, куда переехали его родители, когда отец получил там должность городского советника. Родители приобрели дом, названный «Вилла Елена», в берлинском районе Шарлоттенбург. Тогда Шарлоттенбург был еще пригородом Берлина. Шарлоттенбургский дом будет далее не раз появляться в нашем рассказе. До наших дней вилла Елена не сохранилась, на доме, который стоит на ее месте сегодня, укреплена памятная доска в честь Макса Вебера.

Из примечательных событий детства Вебера нужно выделить одно печальное, которое, скорее всего, сыграло впоследствии важную роль в его персональной истории, а точнее в истории его роковой болезни. Это менингит, который ребенок перенес в возрасте четырех-пяти лет. В те времена это была очень опасная болезнь, которая, если ребенок не умирал – а обычно именно это и происходило, ребенок умирал, – вызывала очень тяжелые последствия.

В 1882 г. Вебер записался на первый курс юридического факультета университета в Гейдельберге, продолжил обучение в Гёттингене, снова в Гейдельберге, затем в Берлине, где жил в доме родителей в Шарлоттенбурге. После университета он сдал государственный экзамен на должность референдария, дающую право на занятие судебных должностей, и стал сотрудничать в Берлинской судебной палате, ведя одновременно научно-исследовательскую работу. Появление в печати его статей дало ему вскоре основания претендовать сначала на должность экстраординарного (то есть не получающего государственного обеспечения) профессора торгового и немецкого права на юридическом факультете Берлинского университета, а затем меньше чем через год – на должность ординарного профессора национал-экономии в университете Фрайбурга, которую он и получил в 1894 г., причем произошло это буквально на третий день после его тридцатилетия.

А годом раньше Макс Вебер женился на Марианне Шнитгер, своей двоюродной племяннице, внучке упомянутого выше вестфальского текстильного фабриканта Карла Вебера, в родовом гнезде которого – маленьком вестфальском городке Эрлингхаузен – и состоялись помолвка и венчание. Оба эти события – ординариат и женитьба – заслуживают, разумеется, каждое по отдельности особого рассмотрения.

Молодой профессор

Итак, в тридцатилетнем возрасте Макс Вебер уже вполне состоявшаяся личность – ординарный профессор национал-экономии и финансовой науки в достаточно известном, хотя и находящемся по рейтингу где-то на среднем уровне университете южногерманского Фрайбурга. Кроме того, прекрасный оратор, чья инаугурационная речь при получении профессорской мантии во Фрайбурге сделала его известным гораздо шире, чем в рамках факультета или даже университета, специалист, имеющий учеников, в конце концов, солидный женатый человек. И все это, повторим, в тридцать лет.

Всегда – и случай Вебера не исключение – у многих современников возникает вопрос, чем объясняется такой ранний и такой блестящий старт. Были особенности, которые в некотором смысле предопределили специфичность этой развертывающейся карьеры и жизни. Во-первых, необычайная работоспособность и невероятная преданность своему делу, то есть академической науке. Круг его профессиональных обязанностей и интересов был крайне широк. Например, список предложенных им занятий на летний семестр в Берлине в 1894 г. поражает: «Торговое право и морское право», «История торгового и морского права», Практикум по торговому праву, «Прусская правовая история», «Аграрное право и аграрная история», «Страховое право и система страхования» (DK, 188) (Сокращенные ссылки в скобках здесь и ниже раскрываются в списке сокращений в конце книги (с. 374)). Здесь не упоминаются, конечно, другие обязанности в университете, а также врéменные побочные работы в других учебных и научных организациях. Во-вторых, еще одна сторона дела, о которой обычно не упоминают в парадных биографиях. Это покровительство высокопоставленной персоны, а именно министериал-директора Фридриха Альтхофа, ведавшего университетами в прусском министерстве культов. Тогдашняя организация науки и вузов в Германии так и называлась «система Альтхофа», а самого Альтхофа именовали Бисмарком немецких университетов. На должность экстраординарного профессора в Берлине Вебер был не приглашен самим факультетом, а практически назначен через посредство факультета самим Альтхофом, который рассчитывал оставить его в прусской столице, но по стечению обстоятельств способствовал его переходу на ординарную профессуру во Фрайбурге. Вдова Вебера Марианна в изданной впервые в 1926 г. биографии своего мужа так описывает сотрудничество Альтхофа с Вебером: «Альтхоф очень интересовался способным доцентом, хотел удержать его в Пруссии в качестве преемника знаменитого Гольдшмидта, но не знал, согласится ли берлинский факультет предложить такого молодого ученого в качестве преемника старого человека высокого научного ранга. Поэтому он попробовал в надежде на человеческие слабости жонглировать и привязать Вебера разного рода обещаниями к Пруссии. Он сообщил также баденскому референту (Фрайбург находился не в Королевстве Пруссия, а в Великом герцогстве Баден. – Л.И.), что Вебер рассчитывает на великолепную юридическую карьеру и использует Фрайбург только как трамплин. Вебер же ответил ему, что никогда не стал бы навязываться берлинскому или какому-либо другому факультету, на что Альтхоф сказал: „Этот Вебер афиширует в личных делах преувеличенную деликатность“. Когда Альтхоф, встретив отца Вебера, заговорил с ним как с одним из референтов по делам бюджета на эту тему, отец и сын взволновались, очевидно, потому, что предположили в этом попытку какой-то махинации. Когда баденский министр народного просвещения обратился к Альтхофу за сведениями о Вебере и сообщил, что необычное предложение факультета вызывает известные сомнения, Альтхоф показал Веберу конфиденциальное письмо с замечанием: „Я бы не принял должность в земле, министр просвещения которой столь отчетливо выражает animus non possidendi“» (МВ, 177). Для ученого человека в Германии того времени язык римского права был почти что родным языком. А в римском праве animus possidendi или «желание владеть» считалось одним из необходимых составляющих права собственности, соответственно, animus non possidendi надо было понимать как нежелание владеть. То есть Альтхоф вел двойную игру, показывая Веберу, что, хотя сам он, Альтхоф, и рекомендовал Вебера Фрайбургскому университету, баденское министерство не очень-то хочет его там видеть. Но, как рассказывает Марианна в своих мемуарах, Вебер не поддался на уловки и сказал, что если Альтхоф прямо не требует, чтобы он остался в Берлине, то он предпочел бы оставить за собой право свободного решения. Тогда Альтхоф предъявил Веберу письменное обещание предложить его кандидатуру берлинскому факультету, никак не связывая этим доцента. Вебер согласился. Но открыв дома конверт, продолжает Марианна, «он заметил добавление, в котором было сказано, что он обязан отказываться от любой предложенной ему должности. Его немедленное возражение было отправлено обратной почтой, где он указал, что добавление основано на ошибке; более ранняя же датировка письма создавала впечатление, что оно было составлено до возражения Вебера. <…> Это и другие события утвердили в нем впечатление, что для этого значительного человека, как и для Бисмарка, каждое средство хорошо, если оно ведет к цели, что он для этого пользуется также зависимостью и моральной слабостью людей, чтобы затем их презирать. Такого рода шахматная игра с характерами – пусть даже она объективно служит очень значимым целям – в глазах Вебера презренна, и он не прощает ее» (МВ, 178).

Само это негодование Марианны и изображенное ею негодование высокоморального молодого ученого стало, возможно, запоздалой попыткой опровергнуть слухи о непотистских связях, обеспечивших начало веберовской карьеры. Возможно, слухи были небеспочвенными. Биограф Вебера Йоахим Радкау пишет: «Отцовские связи, возможно, сыграли свою роль на старте карьеры <…> Отношения отца с всесильным министериал-директором Альтхофом <…> также явно имели значение, если Вебер, не достигнув еще тридцати и не имея известности, авансом попал в число кандидатов на профессорские должности» (R, 109). Об отце Вебера у нас будет повод подробно поговорить ниже; пока достаточно заметить, что в берлинской и прусской иерархии Макс Вебер-старший стоял достаточно высоко, чтобы достойно говорить с Альтхофом. Сам Вебер в дальнейшем жестко критиковал систему Альтхофа и не всегда справедливо. Это можно считать своего рода психологическим «переносом», когда неизжитые враждебные отношения с отцом делали зависимость от него невыносимой, а поскольку моменты зависимости были связаны с Альтхофом, на Альтхофе и его системе вымещаются дурные эмоции. Хотя, конечно, в этой критике были содержательные моменты: речь шла о демократизации системы образования путем предоставления бо́льших прав факультетам. Но в целом приведенное выше описание Марианны нельзя считать совершенно искренним. А если оно искренне, то все еще неприятнее. Другой биограф Вебера Дирк Кеслер оценивает это так: уверенность Вебера в том, что он сумел избежать патерналистской хватки могущественного Альтхофа, говорит «либо о его огромном суверенитете, либо о его достойной быть отмеченной неблагодарности, либо о грандиозной переоценке им собственной значимости» (DK, 394). Скорее всего, задействованы были вместе все три психологических механизма самооправдания и самовозвеличения. Но, так или иначе, итогом берлинского этапа карьеры стало приглашение принять профессуру в университете Фрайбурга и переезд молодых супругов Макса и Марианны Вебер во Фрайбург осенью 1894 г.

Женитьба

Каждый, кто пишет о Вебере, не может не упомянуть о весьма необычных особенностях его брака. Прежде всего о практически полном отсутствии в этом союзе мужчины и женщины романтической составляющей. Любят цитировать письмо Макса Марианне, в котором он предлагает ей, как принято говорить, руку и сердце (хотя о сердце тут нужно еще подумать) и описывает, как они вдвоем будут идти по жизни. Марианна Вебер почти полностью воспроизводит это письмо в своих воспоминаниях (МВ, 158–161). Само письмо достойно внимательного прочтения, потому что оно объясняет очень многое как в духовной и душевной конституции самого Вебера, так и в его последующей биографии. Прочтя его, понимаешь, что признание в любви здесь начисто отсутствует. Молодой человек не говорит девушке, что не может жить без нее и вопреки всем возможным сложностям просит стать его женой. Вовсе наоборот: он решается просить ее стать его женой, если (и если это условие реализуется, то именно потому, что) в случае ее согласия они не причинят этим душевных травм третьим лицам. То есть это не романтический, не эротический и даже не материалистически расчетливый, а этический выбор. Но представим себе, как юная (впрочем, ей уже 23 года) Марианна, дрожа от волнения, открывает письмо.

Остается только гадать, почему Марианна должна думать, что между ним и ею все кончено. Возможно, виной тому предшествующая этому письму переписка и даже свидание Вебера с Эмми Баумгартен (об этом чуть позже), можно также предположить, что уже было какое-то объяснение, разочаровавшее девушку. Косвенный свет бросает упоминание о «гавани резиньяции», на которую мог бы указать ей Вебер. Резиньяция – это, скорее всего, отказ от чувственных радостей; об этом Марианна как раз пишет в воспоминаниях, показывая, как чужд Вебер этой стороне жизни. Она считает, что в этом проявляется материнское воспитание. В Страсбурге во время одногодичной военной службы у него, мол, были товарищи, «удовлетворяющие свою чувственность в безответственных и бессердечных формах». «Но мать… только святой чистотой своей сущности привнесла (в душу Макса. – Л.И.) нерушимые препятствия требованиям инстинкта. Ее сын противостоял примеру других: лучше терзаться демоническими искушениями духа, грубыми требованиями плоти, чем отдавать дань физической потребности» (МВ, 86). Замечу в скобках: странно читать об этом у Марианны, которая знает, что именно «демоны», искушающие дух, и «грубые требования плоти» в дальнейшей жизни чуть было не отняли у ее мужа способность полноценного человеческого существования (но об этом в третьей главе, которая называется «Страшная болезнь».) Ну и, наконец, почему он не может предложить свою руку девушке как «свободный дар»? Об этом судить достаточно легко: потому что этот дар не свободен, он отягощен рядом этических требований, в дальнейшем тексте письма его автор это детально разъясняет.

«Двойная вина перед прошлым» и «события последних тяжких дней» имеют свои имена – Эмми Баумгартен и Пауль Гере. Сначала о последних тяжких днях. Пауль Гере – близкий друг Макса Вебера, молодой евангелический пастор, углубленно занимавшийся рабочим вопросом, позже покинувший церковь и ставший социал-демократическим политиком. По разным социальным вопросам он тесно сотрудничал с Вебером. Получилось так, что именно в эти дни, ставшие судьбоносными для Марианны и Макса, не подозревавший о том, что скрывается за внешним спокойствием его близких друзей, Гере решил, что именно Марианну он хочет видеть спутницей своей жизни, и сделал ей формальное предложение руки и сердца. Марианна этого почти не заметила, ибо в ее душе разгоралось чувство к Максу. Макс же именно в это время переживал свою произошедшую много лет назад, ни во что не вылившуюся, но до сих пор не разорванную помолвку с Эмми Баумгартен, причем именно Эмми, а не приблудную Марианну видела женой Макса его религиозная и высокоморальная мать Елена. Приблудную, конечно, не в смысле незаконнорожденная или рожденная вне брака, что в словарях обозначают значком «устар.», а в значении случайно оказавшийся где-то, присоединившийся к кому-то, к какой-либо группе. Марианна, конечно, не была Веберам чужой, но она принадлежала к другой ветви семьи и выросла в полудеревенской атмосфере вестфальского Эрлингхаузена. Отец ее сошел с ума, родственники там же, в Эрлингхаузене, готовы были принять ее в свою семью, но скука и духовная ограниченность жизни в маленьком провинциальном городке ее ужасали. Так она оказалась в Берлине. По ее же словам (она пишет здесь о себе в третьем лице): «Когда Марианне был 21 год, шарлоттенбургская семья сжалилась (курсив мой. – Л.И.) и пригласила ее на несколько зимних недель» (МВ, 156). Тогда Марианна и стала, несмотря на значительную разницу в возрасте, подругой матери Макса Елены, каковой – возможно, самой близкой подругой – и оставалась до самой смерти Елены в 1919 г. Тогда же и Макс стал предметом ее симпатий. Его нельзя было, как считает Марианна, счесть мужчиной, ищущим женского внимания. «Он не уделяет никакого внимания своей внешности, он корпулентен, его грушеобразная голова со шрамом коротко острижена. Тонко обрисованные губы странно контрастируют с большим некрасивым носом, мрачный взор часто скрывается за пересекающимися бровями. Нет, этот колосс не красив и не моложав, но в каждом своем движении сильный мужчина и, несмотря на его массивность, его движения полны тайного очарования» (Там же. С. 157). Но тогда еще «эрос» ее не затронул, как объясняет сама Марианна. При этом она, конечно, понимает, что в этом доме она все еще не своя и что «может оставаться вблизи него (Макса. – Л.И.) только в том случае, если никто не заподозрит о ее любви» (Там же).

Вроде бы никто и не заподозрил. Впоследствии, когда Пауль Гере сделал предложение Марианне, Елена была очень довольна. Она покровительствовала и Паулю, и Марианне, радовалась его предложению и тому, что все складывается само собой: близкие ей молодые люди станут мужем и женой.