Но это уже не могло изменить ситуацию. Перегнувшись через окно, я двумя очередями положил ближнего пулеметчика и часового, оказавшегося рядом. Но звук стрельбы, даже с использованием тактического глушителя, все равно показался громом и всполошил неспящих немцев. Оставшийся в живых пулеметчик закричал — и тут же захрипел, получив в горло импровизированным копьем из привязанного к жердине штыка. Пока фрицы просыпались и хватались за оружие, в полуразрушенный дом, выбранный для ночлега, врывались бойцы, уничтожая противника штыками и саперными лопатками. Раздалось несколько выстрелов, долгий вопль — и все затихло. Но тревога была поднята, и несколько патрулей приняли звук выстрелов как сигнал к действию. Со стороны правого прохода раздалось два взрыва — сработали растяжки. Послышались несколько одиноких выстрелов — наш заслон вступил в бой.

Время катастрофически уходило. Со стороны левого прохода тоже раздались выстрелы и загрохотал пулемет. Ситуация начала выходить из-под контроля. Из караулки вытащили двух раненых бойцов. С таким грузом трудно будет уходить. Наплевав на маскировку, я закричал из окна:

— Витя, берите раненых и уходите. Малый!

— Я, товарищ капитан.

— Забирайте пулеметы и запасные ленты. Отойдите метров на сто вперед и займите оборону, отсечете преследователей. Отходите вместе с группами Вяткина и Супонина.

— А вы?

— А я тут немного из пулемета постреляю, уж слишком позиция хорошая. Все бегом, пока они тут, как тля, не налетели. Не бойся, если что, свалить отсюда не проблема.

Бойцы опытные, поэтому пререкаться не стали. Впереди бежали несколько человек и тащили на себе раненых. Стрельба разгоралась, но больше напоминала истерическую. Так обычно постреливают, когда боятся и забились по норам — лишь бы пальнуть: не попаду, так напугаю. Мимо протопал Супонин с напарником, а чуть позже им вдогонку похромали Вяткин и поддерживающий его Воропаев.

А вот это пошли не технари, а нормально подготовленные немцы. Те перемещались короткими перебежками и постреливали в нашу сторону. Бабахнула еще пара растяжек. Веселье только начиналось. Примерившись к пулемету, я начал выцеливать братьев по разуму в немецких мундирах. Пулемет задергался в руках.

Лупя короткими очередями по фигуркам, мелькавшим в развалинах домов, плохо различимым в предрассветном полумраке, я испытывал удовлетворение, видя, как некоторые, не успев добежать до укрытия, падают и больше не поднимаются.

Но и мне становилось «весело». Пулеметный расчет без пехотного прикрытия тоже недолговечен, поэтому, получив в лицо порцию крошки, высеченной из камня пулей, я решил, что заигрался в героя-пулеметчика. Немцы — толковые ученики, пристрелялись. Сейчас подойдут поближе и закидают гранатами. Стащив пулемет и закинув на плечо запасную ленту, я махнул рукой на запасной ствол для пулемета и побежал вниз. Но, добежав до пролома, услышал характерный деревянный стук, который издает немецкая граната-колотушка на длинной деревянной ручке.

— О-ё! — И сиганул в пролом, хорошо так растянувшись на камнях.

Хлопнувший сзади взрыв, чуть ударил по ушам, но ничего серьезного.

В грохот выстрелов на улице вклинилось несколько новых звуков. Заработали два пулемета. И частота выстрелов сразу изменилась. Немцы как-то сразу притихли, два пулемета — неплохой аргумент побросать оружие, залезть подальше и притвориться деревцем.

Это дало мне время вылезти из здания и побежать к спасительному лесу.

Сзади раздались несколько хлопков, визг, и впереди вспыхнули разрывы. Минометы. Быстро они развернулись. До леса оставалось метров сто, когда меня ударило в спину и кинуло на землю. Рядом упал пулемет, и острая боль пронзила тело.

Я лежал и от боли не мог вздохнуть. «Главное, чтоб позвоночник был цел, главное, чтоб позвоночник был цел», — повторял я про себя и, прежде чем потерял сознание, услышал рядом немецкую речь и длинную пулеметную очередь «на расплав ствола». Меня схватили за руку, дернули — и наступила темнота.