– Слушай, у меня тут форс-мажор случился: в общежитие опоздала, а к подруге нельзя, к ней… Эм… Родители приехали, – понижая голос до интимного полушепота, говорю я. – Могу я переночевать у тебя? Пожалуйста.
Бровь парня едва уловимо вздергивается вверх, но в целом выражение лица не меняется: оно по-прежнему бесстрастно и непроницаемо, словно он не готов уделить происходящему и сотую долю своего внимания.
Пару секунд послушав тишину, я продолжаю:
– Разумеется, я готова отплатить тебе за твое гостеприимство, – собравшись с духом, кладу свою ладонь на ногу незнакомца, чуть выше колена, и принимаюсь плавно перебирать пальцами ткань его джинсов. – Если ты понимаешь, о чем я.
– Понимаю. И это все напоминает мне сцену из дешевого порно, – небрежным движением он стряхивает мою руку со своего бедра. Не убирает, а именно
– Что?! Почему? – вспыхиваю я.
– Потому что твое поведение нелепо, – чеканит он, не отрывая глаз от дороги. – На что ты рассчитываешь, предлагая себя первому встречному?
– Ты не первый встречный! Ты вступился за меня в ресторане! – мой голос подскакивает на несколько октав. – Я уже не маленькая и прекрасно понимаю, как все устроено в этом мире… Женщины платят красотой, а мужчины деньгами!
– Так что же ты убежала от своего денежного мешка? – интересуется он, и его губы трогает ироничная усмешка.
Повисает пауза, в течение которой я отчаянно пытаюсь выдумать остроумный, а главное – обеляющий меня ответ, но ничего путного в голову не приходит. Поэтому я решаю просто сказать правду.
– Он мне не нравился, – нервно тереблю край юбки. – А ты нравишься…
– Только я – не он, – лицо парня вновь становится суровым. – Мне нет нужды платить за секс.
Я молчу. Просто не знаю, чем ему возразить. Он ведь прав, зачем ему содержанка, если женщины и так штабелями складываются у ног? С его внешностью и уровнем достатка это совершенно неудивительно.
– Ладно, извини, – пристыженно опускаю веки. – Можешь высадить меня на ближайшей остановке, переночую там.
Слегка повернув голову, парень одаривает меня внимательным взглядом, при этом опять задерживаясь на губах, но от комментария воздерживается. Между нами воцаряется некомфортная тишина, которая, впрочем, тяготит только меня. Ему, кажется, молчать нравится гораздо больше, чем говорить.
Отворачиваюсь к окну и смотрю на большой город, переливающийся тысячей разноцветных огней. Фонари, витрины магазинов, неоновые вывески баров и клубов, гигантские медиафасады, рекламные щиты – все это так резко контрастирует с тихой и ветхой Николаевкой, в которой я родилась и выросла. В мегаполисе жизнь не просто кипит, она буйствует в обилии ярких красок, бесчинствует, бушует, клокочет.
Меня восхищает эта неуемная энергия, и я мечтаю стать ее частью, ведь, несмотря на сердечную любовь к родной деревне, я всегда чувствовала стремление к чему-то большему. Я понимала, что вечно прилипающий к туфлям навоз на дорогах, печь, которую надо топить дровами, и нескончаемое стояние попой кверху в огороде не сделают меня счастливой. Мне хотелось вырваться из унылой сельской глуши, не видеть пьяных рож, шатающихся по округе, не слышать по утрам крика петухов и больше никогда в жизни не поливать грядки. Блистать, носить стильные вещи, вращаться в светском обществе, путешествовать – вот о чем я мечтала, уезжая из Николаевки.
Однако стоило мне заселиться в студенческое общежитие, как мои сладкие грезы разбились, споткнувшись о суровую реальность. Комната, в которой мне предстояло прожить следующие четыре года, мягко говоря, не соответствовала моим представлениям о стиле и роскоши. Тесная, обшарпанная, с советским ремонтом и шныряющими из угла в угол тараканами – казалось, она заталкивала меня еще глубже в мир бедности и безнадежности, из которого я так хотела выбраться.
А когда я узнала размер предполагаемой месячной стипендии, то мой боевой настрой совсем улетучился, прихватив с собой надежды на красивую жизнь. На деньги, полагающиеся прилежному студенту, возможно протянуть максимум две недели, и то в условиях жесточайшей экономии.
В результате новых неприятных открытий передо мной встал вопрос поиска работы, потому что я твердо решила больше не брать денег у матери. Она и так всю жизнь из кожи вон лезет, чтобы прокормить нас с братом… Надо же когда-нибудь слезать с ее шеи и отправляться в самостоятельное плаванье?