На другом фото на улице стоят, обнявшись, люди в ряд, прищурившись от солнца. У всех улыбки на лице, а у мамы – серьёзный взгляд. На второй день свадьбы.
А вот фотографии из армии. Робкие, наголо остриженные парнишки в застёгнутых наглухо воротничках гимнастёрок. Вот уже фотка через два года службы – от испуганного паренька не оставалось и следа. На фото он стоит в развязной позе, улыбаясь, позирует с автоматом и сигаретой в зубах.
Много разных фотографий в коробках и альбомах приглашают в путешествие по времени. Не вернуть уже былое, всё проходит. Детство, юность, зрелость, старость. Жизнь не вечна. Только мы уходим в вечность. Остаются только фотографии в альбомах, а на обороте – старательным почерком строчки – «На светлую добрую память».
Вкус детства
Мрачному ресторанному критику Антуану Эго из мультфильма студии «Пиксар» – «Рататуй», разрушительной оценки которого боялись все рестораны, было трудно угодить. «Удивите меня!» – сказал он ошарашенному его визитом официанту на его предложение выбрать блюдо из меню. И крысёнку удалось «потрясти всё его существо», как напишет позже Эго в своей рецензии. Незатейливая запеканка из овощей, которую приготовил поварёнок, вернула в детство желчного судью, заставив его признать истинность слов мастера Гюсто: «Готовить могут все!»
Да, и еда нас может в детство возвращать. И мы, отпробовав знакомые блюда, «как у мамы» или «как раньше у бабушки», возвращаемся снова туда, даже если на короткий миг.
Дома бабушка часто что-нибудь пекла. Блины, оладьи, баурсаки. Румяные квадратики свежеиспеченных лепёшек. Любимый всеми борщ. Когда вечером собирается за столом вся семья и из большой кастрюли мама разливает всем по тарелкам. Приправляешь борщ сметаной – только тогда это настоящий борщ. К борщу хороши крепли, это другой вариант лепёшек по-немецки. Тесто, замешанное на кислом молоке с пищевой содой, выкатывалось сначала в лист, потом разрезалось на ромбики. В центре ромбика чертилась ножом небольшая полоска. Через полоску протягивают один конец ромбика – и готов крепль.
Любили ещё зелёный, с кислинкой борщ – с листьями щавеля. И жареную картошку с золотистой корочкой, галушки и мягкие рулетики из сдобного теста – штрудели, с квашеной капустой, и вареники с творогом и картошкой, заправленные сметаной, и суп-лапшу с зелёными веточками пахучего укропа в прозрачно-жёлтых шариках наваристого куриного бульона, и душистую джайму с белыми кольцами лука и горошками перца, и пестрящий оранжевыми морковными стружками плов.
А как мы любили манную кашу! Пшённая каша, рисовая каша с молоком, вермишель с мясом, пирожки с капустой и с картошкой, блины, «оладики», крепли, сдобные булочки в форме розочек и дулек, цукеркухен, баурсаки круглые, баурсаки в виде пальчиков-палочек…
Уроки казахского
Когда мы учились во втором классе, у нас были уроки во вторую смену, и последним, пятым, уроком был казахский язык. Учитель – дедушка – ставил перед собой большие часы-будильник. Может быть, чтобы лучше видеть время, или, может, потому что в этот поздний час технички уже не было и некому было давать звонок. Нравилась мне его привычка брать с собой этот будильник. Наверное, потому что напоминал он мне что-то родное, домашнее.
Учитель казахского тоже был добрым. Хотя язык давался нам с трудом, мы не боялись ошибиться. На нас он не кричал и не злился. После урока он помогал нам снаряжаться в путь домой, завязывая нам шарфы на пушистых воротниках зимних пальтишек. Быть может, просто он спешил домой, а мы всё мешкались с шарфами, шапками и тяжёлыми портфелями. Он тоже жил в нашем дальнем посёлке и брал нас с собой под свою опеку, пока мы шли домой. А ещё у него всегда был с собой фонарик, и поэтому нам было всегда интересно идти с ним домой зимой, когда рано начинало темнеть и шли мы почти в глухой темноте морозного вечера…
Вот мы проходим мимо задворок с сарайными постройками и кучами старого сена и навоза. «Осторожно, здесь яма, а тут ледяная лужа. Не наступайте. Смотрите вперёд. Смотрите под ноги», – говорит в дороге учитель. Луч фонарика освещает дорогу. А вот уже и вокзал с колонкой, из которой мы часто пили воду, когда проходили там.
Возле этой колонки у железной дороги я однажды провалилась в лёд, наступив за бортик узенького бетонного мостика, который ведёт от домика вокзала к путям. Хотела проверить глубину лужи. Хорошо, что Ольга Петровна вовремя подхватила меня за руку, иначе бы я совсем упала в воду. Там, оказывается, было весьма глубоко. Пришлось мне в тот день идти домой в мокром пальто. Но холода не помню, только изумление происшедшим. Так неожиданно упасть и промокнуть до нитки.
С учителем идём домой, фонарик освещает путь. Вот уже перешли через рельсы, лежащие в ряд на деревянных шпалах. Спускаемся с пригорка, обсыпанного щебёнкой. Среди камней протоптана дорожка. На перроне вокзала всегда светились прожекторы, свет от которых был виден почти до самого моста. Фонарик здесь пока не нужен. Перейдя через мост, подходим к улице, в домах светятся окна, лают во дворах собаки. Зимой часто шёл тихий снег по вечерам. Его было видно хорошо при свете фонарей… Учитель оставлял нас, направляясь к своему дому. Нам осталось завернуть за магазин. Первым уходит Женька, его дом уже рядом. Проходим мимо клуба и столовой. Дальше – мой дом. Я поднимаюсь на крыльцо. Валерка и Оля идут дальше. До завтра. Пока!
В сарае
Зима. Ранний вечер. Синий снег. Хруст. В сарай ведёт тропинка сквозь высокий сугроб. Дверь, обитая кошмой. Лают собаки на улице где-то вдалеке. Скрип. Внутри тепло. Слева – загон для баранов. Справа – углярка. Дальше – проход. Земляной, неровный, с ямками и горками пол, деревянные настилы коровьих отсеков, канавки для навоза. Жёлтый свет одинокой лампочки на бревенчатом потолке. Коровы стоят, уткнувшись мордами в заправленные свежим сеном кормушки. На шестах вдоль стены сидят куры или гуляют по земляному полу. Ждут, когда им насыплют пшеницу из большого ящика, что стоит в кладовке.
В сарае зимой стоит особый запах. Как передать его?.. Здесь живут животные, здесь их пот, моча и помёт, здесь сено и земля… Сарай пахнет жизнью.
А там, в другом конце, за забором в загоне, стоит, расставив свои длинные ножки, маленький рыжий телёнок! Ушами большими своими шевелит и ничего сказать не может. Растерянный вид у него – потерял он маму и не знает кто он такой и откуда. Грустный.
А кто у нас ещё тут на сене лежит? «Барануха» с ягнятами. Маленькие, им всего два дня. Завитушки у них на лобиках и по бокам и тоненькие ножки. Смотрят на тебя невозмутимым взглядом, как будто они тут были всегда и совершенно не понимают повода для твоих удивлений. Чудеса.