Я прикладывала влажные салфетки к своим распухшим глазам, когда кто-то поскребся в дверь, заставив меня застыть и прислушаться. Звук настойчиво продолжался, как будто в комнату пыталось проникнуть маленькое животное, пока я не открыла дверь и не обнаружила стоящую за ней Марту.

— Можно войти? — спросила она.

— Конечно. Прошу. Я уже собиралась выходить.

— Мы очень беспокоились о тебе, Лейла. Тео рассказал нам о том, что было сегодня утром. Мне очень жаль. Нам всем очень жаль.

— Спасибо.

Она проследовала за мной в комнату и закрыла за собой дверь.

— Если мы казались отчужденными прошлым вечером, то теперь ты знаешь, почему. Каждый из нас боялся случайно сказать что-нибудь. Мы понятия не имели о том, известно ли тебе об отце и брате. И, как оказалось, мы были правы.

— То же самое мне говорил и Тео. — Я снова села у туалетного столика и продолжала укладывать свои волосы. В отражении я видела, как Марта медленно расхаживает по комнате, взглянув сначала на портрет моей матери, потом, прочитав этикетку на моем флаконе с туалетной водой и остановившись у ночного столика, чтобы посмотреть лежавшие на нем книги. Все это вызвало у меня четкое впечатление, что она обдумывает, что ей сказать теперь.

— Дядя Генри говорил, что тебе сделали предложение.

— Да. — Я улыбнулась зеркалу.

— Он красив?

— Да, очень. Вы все познакомитесь с Эдвардом перед свадьбой. И тоже полюбите его, я знаю. Он очень интересный мужчина и совершенный джентльмен.

— Он, кажется, архитектор?

— Один из лучших в Лондоне.

— Какая ты счастливая, Лейла.

Я вновь взглянула в зеркало и обнаружила, что Марта наблюдает за мной. Снова в ее глазах была тяжелая тоска, непоколебимая жалость, которую, кажется, я вызывала у нее. Теперь, когда я знала правду о смерти моего отца, в этом не было необходимости. Единожды приняв правду, ее легко переносить.

— Марта, что-то случилось?

— Нет, — слишком поспешно ответила она, — ничего. Знаешь ли, мы уже поужинали, но Гертруда отложила тебе кое-что. Она думает, ты, должно быть, голодна.

— Верно. Спасибо.

Завершив туалет, я почувствовала, что выгляжу вполне пристойно, чтобы присоединиться к компании внизу. Не считая покрасневших век и нового знания, я была той же самой Лейлой Пембертон, которая прибыла вчера. Только теперь все стало другим. Моей семье не нужно было следить за своими словами или избегать определенных тем, или кидать друг на друга взгляды украдкой. Мы все были свободны, мы снова могли стать полной семьей.