— Простите меня, мистер Пембертон, но в этом случае, я думаю, вы обнаружите…

— Я думаю, мистер Хортон, что на сегодняшний вечер ваши обязанности выполнены. Мы больше не нуждаемся в ваших услугах.

Мистер Хортон встал, став ненамного выше ростом, но его глазки были узкими и умными.

— Как новому хозяину Пембертон Херста, сэр, это решать мистеру Колину.

Глаза Тео пылали, как огненные шары, вены на его шее вздулись, лицо побагровело.

— Он пока еще не хозяин Пембертон Херста! Нет, пока я могу этому воспрепятствовать!

Если бы я могла высказаться, то сейчас бы это сделала, но этот вопрос был в руках мужчин.

— Ну, Тео, в самом деле… — начал Колин с бледным и смущенным лицом. — Я понятия не имел…

— Вы, сэр, осел эдакий!

— Я не позволю оскорблять меня в моем собственном доме!

— Пока еще не в вашем, Колин Пембертон, до тех пор, пока я жив.

Пока продолжалась перебранка, моя голова начала пульсировать. «Это, должно быть, из-за выпитого за обедом вина, — подумала я, — слишком много выпила, а теперь еще эта ссора. Это уж чересчур».

Я извинилась, покидая комнату, чего двое мужчин, казалось, даже не заметили, погруженные в свои ожесточенные дебаты. Меня огорчало то, что они так ссорятся, хотя еще даже не предано земле тело дяди Генри, но я не имела ни склонности, ни смелости вмешиваться.

Возвращение в мою комнату казалось вечным. Я вспомнила лицо моего бедного дяди прошлой ночью, его глаза безумца и перекошенный рот. Представились безграничные страдания, предшествовавшие смерти, — головные боли, тошнота и рвота, жестокие боли в животе, бред и судороги. И я задалась вопросом, когда же придет мое время.

В своей комнате я искала отдыха у камина, опустившись в кресло и вытянув ноги. По окнам струились потоки дождя. Головная боль усиливалась, став тяжелее, чем когда-либо раньше, и до такой степени, что вызвала боли в желудке. Я приняла двойную дозу лауданума, думая, что мое недомогание вызвано чрезмерным напряжением. Дальний уголок моей памяти вновь кололо напоминание: Томас Уиллис. Я решила лечь в постель. Лекарство успокоило меня, немного освободив мой ум и наполнив характерной эйфорией. Только лежа в постели, под одеялом, я взяла книгу доктора Кэдуоллдера, и оставила лежать ее у себя на груди, в надежде, что, заглянув в нее, я внезапно вспомню свой сон. Но вместо сна другое воспоминание всплыло в моем притупленном опиумом сознании: разговор с доктором Янгом три ночи назад.

«Читали ли вы книгу Томаса Уиллиса?» — помню, спросила я. А его ответ был: «Томас Уиллис? Он жил много лет назад. Я читал его труды, когда был студентом-медиком».

Даже в своем полусонном состоянии я поняла, что подошла близко к ответу. Открыв теперь книгу, я изучала слова, когда-то давно написанные доктором Уиллисом: «Описав природу чумных… лихорадок, называемых смертоносными и злокачественными… более точно называемыми чумными лихорадками…»

Что же здесь так задело меня? Что-то в этой книге меня беспокоило, и осознала я это только во сне.

Мне снова пришли на ум слова доктора Янга: «Томас Уиллис, насколько я помню, писал нудные суждения, рисовал приблизительные анатомические диаграммы и имел отвратительную орфографию!»

Мои глаза пробежали по важной странице, которая начиналась со слов: «Когда эта лихорадка только начинается…» — прочла всю страницу, вернулась к началу и перечитала ее снова. Потом я остановилась. Ближе к концу первой страницы была фраза: «Сэр Джеффри страдал от той же напасти, как и его сын, который теперь страдал от симптомов лихорадки…»