— Именно об этом я и хотел предупредить тебя тогда, в парке Рок Крик.

Джон не сводил с него разгневанного взгляда.

— Только меня, и никого другого? — В голосе его звенела ярость. — И они убили Софи.

— Так уж устроен мир, в котором мы живем, — с горечью произнес Гриффин. — И в нем нет места хорошим парням. Никто больше не различает, что есть добро, а что — зло. Каждый сам по себе. Каждый старается урвать от этой жизни побольше. И я тоже не исключение. Я заслужил свою долю.

Джон отвернулся, стараясь успокоиться. Софи мертва. Ее не вернешь. Он будет вечно носить в себе эту боль, возможно, только со временем она немного отпустит. Он заговорил, тихим и ровным тоном:

— Ты не прав, кое-кто различает, Билл. И насчет Рэнди ты заблуждаешься. Она вовсе не собиралась убивать меня. Это невозможно, учитывая обстоятельства, при которых мы встретились. На деле произошло совсем обратное — она спасла мне жизнь. — Он улыбнулся Рэнди и увидел, как на ее заледеневшем от ненависти лице мелькнула ответная улыбка. — И она, как и я, тоже хочет остановить Тремонта. Кто сказал тебе, что Каспар подослал ее с целью убить меня?

Билл Гриффин слушал Джона, и у него возникло странное чувство. Казалось, он упустил какой-то очень важный фрагмент мозаики под названием «жизнь». Он не совсем понимал, что именно это за фрагмент, лишь с болью осознавал его утрату. И знал, что никогда уже не найдет дороги обратно, туда, где все начиналось и можно было его отыскать. И теперь, глядя на Джона, видя, как тот болезненно вздрогнул при упоминании о смерти Софи, он вдруг почувствовал себя страшно одиноким и несчастным. Возможно, он слишком увлекся погоней за своим куском пирога. Возможно, должен был предупредить Софи. И не только ее, других тоже.

Тут он одернул себя. Не слишком ли далеко ты зашел, парень? Уж кто-кто, а ты определенно не создан для того, чтобы спасать мир. Но, возможно, сейчас, в этот последний раз, он сможет сделать что-то для Джона, хоть как-то компенсировать ему утрату любимой?

И он сказал ему:

— За всем этим стоит Виктор Тремонт. И еще — его палач под номером один по имени Надаль аль-Хасан. Они... — Он произнес эти имена и ощутил тревогу. Вспомнил, как пусто было в доме Тремонта, как легко ему удалось проникнуть туда и вызволить Марти. С какой легкостью потом его удалось вывезти. С какой легкостью миновали они все посты охраны. И он быстро спросил Марти:

— Скажи, приятель, а они, эти типы, Тремонт или кто-то из его подручных, не давали тебе никакого предмета? Ну, вспомни же, вспомни! — рявкнул он. — Пуговицу, монету, ручку, расческу, наконец?

Джон обернулся к Гриффину.

— Так ты думаешь, они...

— Обыщи все карманы! — приказал Гриффин Марти. — Может, они сунули тебе туда что-то, а ты и не заметил. Это мог быть любой из них. Тремонт, Мэддакс...

Сперва Марти никак не мог взять в толк, чего именно от него добиваются и что все это означает, затем, наконец, до него дошло.

— Думаешь, они подсадили нам «жучок»! — И он тут же принялся выворачивать карманы и вываливать все их содержимое на журнальный столик. — Я лично не помню, но ведь, когда тот рябой шарахнул меня по голове, я потерял сознание.

Пухлые его пальцы, обычно с такой непостижимой быстротой и легкостью порхавшие по клавиатуре, двигались неуклюже. Бывший агент ФБР со все возрастающим нетерпением наблюдал, как Марти обшаривает каждый клочок своей одежды.

— Снимай ремень, Марти, — скомандовал он. — Живо!

— И ботинки тоже, — добавил Джон.

Марти снял брючный ремень и швырнул его Джону, который принялся его ощупывать. Лицо Билла Гриффина потемнело от ярости.