Это ремесло взывает к способности женщин терять свои привычки и снова находить их без изменений в том же самом месте. Проще говоря, оно заставляет женщин трахаться без сердца и души, когда им платят за это, а вне борделя снова наполнять секс его магической силой; слова, произнесенные во время акта, — их смыслом, будто никакой денежный обмен никогда и не покушался на священное понятие. Полностью отделить одно от другого. Ты не можешь быть самой собой в борделе и во внешнем мире. Конечно, мы с тобой знаем, насколько член любимого мужчины не похож на все остальные (да и член любого идиота, который не платит тебе, тоже), насколько он значим. Тогда как все остальные сливаются в один нейтральный фаллос, у этого есть запах, вкус и уникальное поведение. Для нас не секрет, насколько правдиво в таких случаях звучат издаваемые нами звуки, до какой степени мы чувствуем. В течение какого-то периода мы сами решаем, чувствовать нам что-то большее, чем просто спазм, или нет. И причина не в мозге, а в части нас самих, которая с течением времени устает из часа в час открывать и закрывать шлюзы. Ведь часто приходится возвращаться домой, не имея ни малейшего желания заниматься любовью. А как иначе? Тебе это знакомо. Уже в метро ты осознаешь, как же хорошо просто сидеть. Как же хорошо ничего не делать. В голове у тебя уже готова программа: по приходе домой ты собираешься, обрушившись на диван в толстых носках и неприличном пеньюаре, слопать фалафель, смотря последнюю серию «Игры престолов». Это было бы идеально, но не стоит слишком лелеять эту идею, так как твой парень тоже дома. Порой, надо признать, это раздражает. Даже разговаривать. Потому что, господи, наши трудовые будни ведь и болтовней тоже забиты: даже больше, чем всем остальным. Мы в буквальном смысле треплем языком! И пусть этот мужчина, с улыбкой поджидающий тебя, — твой парень. Пусть он имеет полное право хотеть тебя, но и он ведь тоже мужчина, который хочет поболтать. Ему многое нужно рассказать, и наверняка большая часть из этого очень интересна, но, если задуматься, в этой комбинации фалафель-сериал-пеньюар больше всего тебя радовало молчание, не так ли? А когда приходит время ложиться спать и он шепчет тебе на ухо фантазии, в которых ты являешься главной героиней, ты вяло спрашиваешь себя, сколько же у тебя осталось энтузиазма для занятий любовью прямо сейчас и для того, чтобы дать вовлечь себя в энный половой акт с проникновением. Ватерлоо, хмурая равнина, старик. Долго ли нужно выбирать между этим и возможностью узнать, отрубят ли голову Тириону Ланнистеру? В общем и целом, именно это англичане называют «очевидным решением».

Сложно признаться в подобном своему парню, и уж точно не стоит делать это, используя подобную лексику. Любая другая девушка может сказать, что ей не очень хочется, что она устала, что у нее болит живот, — в общем, она может фальшиво умирающим тоном выдать любое оправдание. Все становится гораздо деликатнее, когда ты целыми днями удовлетворяешь других мужчин за деньги. Мне очень нравится пример с сантехником. Хорошо, пусть будет сантехник. Никто не упрекнет сантехника в том, что вечерами ему хотелось бы поговорить о чем-то, не касающемся работы, пусть он даже страстно любит свое дело. Однако и у него дома тоже могут найтись протекшие краны и прокладки, требующие замены. Каким же сантехник должен быть бессердечным монстром, чтобы ответить своей жене, что, боже мой, это может и подождать, что он целый день возился с трубами. Это что, никогда не закончится? Может, весь мир — это просто огромный протекающий кран? Нет же! Жена аккуратно просит его об услуге: она тут беспомощна, да и что ему стоит быстренько покрутить отверткой еще разок ради мира в семье. Может быть, это даже самый важный поворот отвертки из всех сделанных за день.

Только вот сантехнику-то, наверное, хочется трахаться по возвращении домой. А я некоторыми вечерами предпочла бы скорее починить кран.

Но все не так драматично, эй, я это хотела сказать. Но часто ли, до того как ты стала проституткой, тебе приходилось говорить себе «Ладно, покончим с этим», начиная заниматься любовью? Не принимать в происходящем особого участия и в какой-то момент с удивлением осознать, что тебе хотелось бы, чтобы он кончил как можно быстрее, как будто в том самоцель, как будто тогда всякое давление внезапно отступит? Я уже и не говорю о том, чтобы самой получить наслаждение, и тем не менее в этом-то и заключается принцип. Здесь на кону нет денег, устанавливающих понятную цель: нет, достаточно было бы просто желания. И пусть он твой парень, иногда вечерами секс становится нагрузкой: этому мужчине от тебя нужно столько же терпения, такое же неизменное усердие, такое же владение собой, как и для клиентов. И его желание, проявления нежности с его стороны — это тоже требования, которые нужно удовлетворить. Бывает, что их запах, остающийся у меня в волосах, обязательная улыбка, то, что нужно думать о них, — все это становится настолько невыносимым, что требуется какое-то время, чтобы осознать, что мужчину, находящегося рядом со мной, выбрала я сама. Кстати, а зачем? Иногда я могла бы довольствоваться одиночеством — только я и больше никакой компании на ночь.

Но проблема никуда не денется, одна ты или нет, просто в одиночестве можно пожалеть себя спокойно. Когда трахаешься весь день, о чем можно думать в кровати, пересчитывая барашков, чтобы заснуть? Бесчисленное количество раз я ловила себя на том, что подолгу не могу придумать ключевые слова для поиска в моей многочисленной подборке порносайтов. Ну правда, вот такие у меня переживания. Все вариации секса между человеческими существами мелькают у меня перед глазами, не вызывая никаких эмоций, только зевание, как у старого потрепанного приверженца вольных отношений. В течение долгих интригующих и захватывающих минут я осязаю границы моего хитрого воображения, потому как в этой палитре яростных сношений наверняка найдется деталь, способная затронуть мой интерес и вернуть к истокам. Но какое же это вранье! Как любить женщин и не презирать мужчин, которые проглатывают это в сыром виде и просят снова? И в итоге больше, чем этот улетучивающийся от меня с невероятной скоростью оргазм, я внутренне оплакиваю свое умение быть доверчивой, когда меня это устраивает. А в данный момент меня бы очень устроило не знать, какого труда требует съемка этих посредственных фильмов. Меня бы устроило быть в состоянии, как и все остальные, снять свое личное маленькое напряжение, а потом заснуть, как дикарка, без тени лишних мыслей.

С каких это пор я произношу такие речи? С каких пор могу посмотреть десять, двадцать, тридцать сцен с двойным проникновением, повторяя про себя, что мне это нужно ровно так же, как и гонорея. Да и кто сказал, что у меня нет гонореи? Если все кончается тем, что ты думаешь о сексе вот таким образом, как о забеге на дальнюю дистанцию, в результате которого можно схлопотать грибок в горле и в других местах. что интересного мне остается в жизни, кроме искусства (моей книги, написание которой я забросила), налоговой декларации и моего следующего за этим признания во всем перед семьей? Я имею в виду, какие мысли мне остаются из тех, что не приведут к сердечному приступу?

И тут я осознаю, что, возможно, в действительности это прогресс. Может быть, Артур прав, и целью этого опыта является мое освобождение из глобального сексуального рабства. Вдруг скоро, чтобы заснуть, мне достаточно будет только чтения и вязания, как и всем нормальным людям (как старичкам). Это вполне могло бы стать привычкой, такой же нездоровой, как и любая другая. «Мне наверняка повезло», — шепчут мне два тома Фуко, заказанные в интернете и с тех пор собирающие пыль на полке. Я узнаю столько же о философии, сколько знаю о человеческих гениталиях. Как подумаю о бесчисленном количестве фильмов, музыкантов, как подумаю о тьме писателей, ждущих признания от публики! Все это обещает мне, что я долго смогу быть счастливой, не спуская трусов ни на минуту. У меня ведь были благородные планы: прочитать всего Гюго, всего Пруста и всего Джойса. И вот выдался случай возвысить свою душу над навязчивыми позывами плоти, над этими презренными занятиями. И плевать на то, что Гюго не бывает более изумительным, чем при чтении его с влажной промежностью, когда грешник появляется из горячей грязи, полный презрения к своей плоти и уверенности, что стал лучше, чем был раньше. Теперь, когда эта низкая часть моей сущности насыщена, пойдем искать корм для моей вечной души.

Но собственная душа без связи со всем остальным кажется мне блеклой. Без аппетита. Возможность бессмертия в таких условиях навевает отчаяние. Порой вечерами я скучаю по своей настоящей душе, вольной, больной и тем не менее находящейся под влиянием собственной морали. В бодрствовании и на отдыхе она озабочена наукой наслаждения и тем, как приложить руку к этому красивому набухающему зданию, — порой вечерами мне не хватает монстра, которым я являюсь. Я сама затягиваю себя в пучину и сама составляю там себе изысканную компанию. Куда же делся голос, шепчущий мне после пары прочитанных страниц из книги Арагона, что самый лучший способ воздать почесть этой красоте — это оргазм? Я из тех, для кого потерять себя трудно, но, когда это происходит, я совсем не знаю, где вновь себя отыскать.

Проблема этой профессии состоит не в том, что о ней думают другие, а в том, что происходит внутри нас самих. В конце концов, вполне возможно, что мы также оглядываемся на остальных. Даже если ты уверен, что делаешь что-то хорошее, ни слово «шлюха», ни слово «проститутка» не становятся от этого мягче. В последнем из двух есть удивительный отголосок тотальной пассивности, хотя мы в нашем ремесле только и делаем, что заставляем двигаться. Мы мало что можем предпринять против давления тысячелетней религии даже здесь, в Германии, где нас принимают, как и всех остальных. Наша работа отличается от других: ты сдаешь в аренду часть своего тела, а вместе с ней и пространную, расплывчатую интимность. Чтобы в этом убедиться, достаточно представить виноватое выражение лица банковского служащего, которому вы ответите «Проститутка» на вопрос «Чем вы занимаетесь в жизни?». Можно быть сильными и убежденными сколько влезет, постоянно быть исключительным случаем — это все же не так просто. И для того, чтобы это почувствовать, вовсе не нужны другие люди, пусть они и не преминут напомнить об этом. Я не говорю в данном случае о моем банковском консультанте, о хозяине квартиры или гинекологе. Мне плевать на понимающие улыбки женщин в салоне красоты, расположенном этажом ниже, при виде нас. Плевать на полную тяжелого смысла тишину, которая устанавливается, когда в сопровождении клиентов, годящихся нам в отцы, мы пересекаемся на лестнице с другими квартиросъемщиками. Нет. Настоящая проблема — это мужчины. Мужчины из внешнего мира в те минуты, когда тебя охватывает соблазн. Потому что я попробовала. А что вы думаете? Это было в один из вечеров, когда бог знает насколько мне хотелось заняться любовью. Я открыла приложение Tinder, в котором девушке почти невозможно остаться ни с чем. Ну, может, если ты совсем страшная, или очень щепетильная, или же шлюха, по всей видимости. Не понимаю почему, но мне не захотелось лгать. Хотя, нет же, знаю почему. Должно быть, это было скорее любопытство, чем реальное возбуждение: мне просто хотелось возможности секса. В этом причина, ну и, господи, потому что нужно ведь оставаться вежливой, даже если речь идет просто о сексе. Какой вопрос может быть более пригодным для того, чтобы опустошить свой карман с банальностями, чем «Кем ты работаешь?». Парень спрашивает это у меня, и мне жутко лень выдумывать себе профессию. Нет никакого желания выглядеть снобом, отвечая, что я писательница. Я предпочитаю выглядеть шлюхой, а не кем-то с большими претензиями. Вот уж раздирающая надвое моральная дилемма, не так ли? Вот я и отвечаю, что в данный момент пишу свою третью книгу и что она о борделях. Вплоть до этого момента я сохраняю лицо. А потом добавляю, что ради книги я работаю в публичном доме.

Вот так. А ты чем занимаешься?

В итоге, удивишься ты или нет, я все еще жду от него ответа. И я не виню бедного парнишку. Разумеется, в Tinder наверняка найдутся достаточно циничные мужчины, которые не упустят редкого шанса переспать с профессионалкой, не заплатив ни гроша. Но, по сути, разве я это ищу? Разве мне действительно охота потратить свое свободное время и гормональные порывы на того, кто станет лишь еще одним клиентом; на того, кого не пускают в бордель исключительно финансовые или же смутные моральные причины? Ведь мы никогда не ограничиваемся лишь одним желанием секса. Мы хотим уважать партнера и быть уважаемой им, мы хотим познакомиться. Ведь, правда же, секс между знакомыми людьми лучше. И где-то в уголке головы мы не исключаем возможности понравиться друг другу, мы надеемся найти, даже на такой тривиальной платформе, что-то более значимое, чем анонимный перепих. Мы никогда не перестаем надеяться, что влюбимся, потому что искать утомительно, — с этим все согласятся. Если есть пары, которые повстречали друг друга в продовольственном магазине, почему бы не встретить любимого в приложении для знакомств?

На худой конец провести с проституткой одну ночь можно. А что, если тебе понравится?

В оправдание того паренька надо сказать, что я могла бы преподнести эту информацию аккуратнее. Но не чувствуется ли в этом зародыше разговора иррациональный страх мужчин перед полной и жадной сексуальной жизнью женщины? Не кроется ли за этим целый мрачный континент, который должен бы встревожить нас поболее простого факта торговли своим телом и временем? Проститутка, которая на закате дня еще и рыщет в Tinder, может, она просто нимфоманка? Проститутка и нимфоманка. Да, однозначно с родственниками нужно будет многим поделиться. Ничего с этим не поделаешь, в глазах мира девушка, торгующая своим телом, носит своего рода плакат, на котором жирным шрифтом написано: «У меня не все в порядке». Возможно, что через проститутку мы судим и осуждаем мужчин: их низость, то, насколько они жалки, — все возможно. Но женщины служат превосходным козлом отпущения уже так много лет, что мы просто перестали это замечать, и эта ситуация еще не готова измениться. А я хочу спать с кем хочу и чтобы при этом мне не приходилось врать или оправдываться. Я не хочу пугать мужчин, с которыми пересекаюсь на улице и под очарование которых могу попасть. Мы не сможем всех их перевоспитать силой. Поэтому, бедняжка моя Полин, когда мы найдем себе работу?

Все эти интереснейшие размышления не помешали нам войти в здание, хоть я и чувствую, что отныне мы обе погрузились в мои сомнения. Однако выше по лестнице мы слышим, как Рози своим рассыпчатым, как сахар, смехом выпроваживает клиента. Одновременно Соня слышит наш звонок и открывает дверь, курлыча наши звездные сценические имена. Мы толком не успеваем зайти внутрь, как Бобби, всегда немного крикливая, орет наобум: «Жюстина, уже десять мужчин звонили, чтобы записаться к тебе!» Что до Полин, ее расписание тоже забито. Отработавшие утром девушки неспешно переодеваются. Ну разве есть более приятная вещь, чем краем глаза смотреть на тех, кто начинает, в то время как ты закончила свою смену? Лотта, уже надевшая наушники, предлагает нам попробовать клубнику из ее сада. Маргарет начесывает парик, превращающий ее в блондинку. Раздается звоночек из ванной комнаты, и Марианна вскрикивает: «Что, уже?» Она поспешно проглатывает остатки своего йогурта, не без пары колкостей в адрес клиента, который, скорее всего, едва помыл руки. В этом бесконечном потоке болтовни мы с Полин медленно разуваемся, в то время как в дверь внизу звонят два раза. Телефон тоже разрывается. Соня теряется и не знает, на какой звонок отвечать. Делила занимает лучшее место для обзора за шторой и видит входящих клиентов. Несмотря на тарарам, мы слышим, как она радостно заявляет:

— Француженки здесь, и мужики повалили!

От чего мы с Полин улыбаемся. Только вот это не шутка, не совсем шутка. Признаем без ложной скромности: если на земле есть место, где нас обожают, желают, где у нас есть определенная репутация и нам льстят, как очаровательным деспотам, где нас подозревают и понимают, завидуют нам и принимают, — так это здесь, в Доме.

И, видишь ли, может быть, именно в этом корень проблемы.