Ниже головы одеяло вздымалось вверх, покрывая колоколообразную тушу. Справа от кровати стоял изящный резной столик из темного полированного дерева с золочеными ручками. За спиной виднелись розовые обои с пышными цветами. В углу снимка край картины в позолоченной раме.

Какое-то мгновение мне казалось, что Ричард Досс сделал посмертную фотографию жены. Но нет, глаза открыты… но что в них? Отчаяние? Нет, нечто хуже. Смерть, вступившая в свои права в еще живом человеке.

— Этот снимок сделал Эрик, — сказал Досс. — Сын. Хотел сохранить память.

— О своей матери? — хрипло спросил я.

Мне пришлось откашляться, прочищая горло.

— О том, что с ней произошло. Сказать по правде, он просто бесился от злости.

— Ваш сын сердился на свою мать?

— Нет, — произнес Досс таким тоном, словно я был полным идиотом. — Он злился на судьбу. Таким образом мой сын дает выход своим чувствам.

— Документируя их?

— Упорядочивая. Расставляя на свои места. Лично я считаю, что это замечательный способ борьбы со стрессом. Он дает возможность отбросить эмоциональный мусор, разобраться в действительном положении дел, понять, как ты к этому относишься, а затем двигаться дальше. Потому что, какой еще остается выбор? Погрязнуть в чужом горе? Позволить, чтобы оно тебя унижало?

Он ткнул в меня пальцем, словно я его в чем-то обвинял.

— Наверное, вам такой подход кажется бессердечным, — продолжал он. — Пусть будет так. Вы не жили в моем доме, не перенесли то, что пришлось пережить мне. Джоанне потребовалось больше года на то, чтобы уйти от нас. У нас было время свыкнуться с неизбежным. Эрик умный парень — пожалуй, он самый умный человек из всех, кого я знаю. И тем не менее, это произвело на него огромное впечатление. Он как раз поступил в Стэндфорд, но после второго семестра вернулся домой, чтобы быть рядом с матерью. Эрик ее очень любил — помните об этом, решая, поступил ли он бессердечно, делая эти снимки. А Джоанне на это было наплевать. Она просто лежала в постели — фото прекрасно передает то, как все было на самом деле. Не могу понять, откуда у нее, в конце концов, нашлись силы связаться с тем сукиным сыном, который ее убил.

— Вы имеете в виду доктора Мейта?

Досс пропустил мои слова мимо ушей, поглаживая серебряный телефон. Наконец наши взгляды встретились. Я улыбнулся, показывая, что не собираюсь быть судьей. Его веки чуть дернулись вниз. Из-под них самородками антрацита сверкнули глаза.

— Фотографии я заберу.

Он подался вперед, протягивая руку, и мне снова пришлось встать, чтобы вернуть снимки.

— А как к этому отнеслась Стейси? — спросил я.

Досс, не спеша, расстегнул молнию бумажника и аккуратно уложил в него фотографии. Опять закинул ногу на ногу. Покрутил в руках телефон, словно надеясь, что чей-нибудь звонок избавит его от необходимости отвечать.

— Стейси, — наконец сказал он, — это уже совсем другая история.