Но прежде следовало разделаться с сумками. Она почему-то надеялась, что откроет дверь шкафа и никаких сумок не обнаружит. Разумеется, они были там. Большая кожаная сумка Берит стояла на кроссовках Жюстины, точно там, куда она ее поставила.

Вернулась головная боль.

Вооружившись ножницами, она села на пол. Она задумала разрезать и сумку, и ее содержимое на мелкие-мелкие кусочки. Но, взяв сумку за ручки, как прежде ее брала Берит, она поняла, что это будет трудно. Открывать сумку ей не хотелось, но деваться было некуда, металлические застежки щелкнули, и сумка распахнула перед ней свое темное и затаенное нутро. Вещи хозяйки, ее жизнь.

Сверху лежал матерчатый носовой платок со смазанными следами помады, под ним все то, что Жюстина не желала видеть, все эти личные вещи, предметы, которые словно вернут на какое-то время Берит. Кошелек, потертый по швам, с пустым отделением для водительских прав, карта медицинского обслуживания, карта «Американ Экспресс», членская карта издательского клуба, срок которой истек много лет назад, аптечная карта. Жюстина открыла еще один карманчик, и в нее уперлись три пары глаз: Тор и мальчики в школьном возрасте. В отделении для купюр было около тысячи крон. С них Жюстина и начала, она изрезала их в тонкие полоски, затем фотографии, пластиковые карты и все мелкие листочки и чеки, что лежали вместе с деньгами. Потом взяла еженедельник, быстро пролистала его, прочла какие-то записи: зубной врач в 13.40, не забыть зайти к сапожнику. На дне сумки нашлись водительские права. Берит была не похожа на себя на фотографии, старый снимок, волосы собраны в узел. Ключи, расческа, зеркальце, помада, Жюстина собрала все это в пакет, немного посидела, потом попробовала сломать расческу, расческа была голубая, с ручкой, она жала изо всех сил, но пластмасса сопротивлялась, маленький флакончик духов «Индийские ночи» она завернула в пакет, чтобы не было запаха. Оставались еще зажигалка и пачка сигарет, пять-шесть штук она растерла в крошево прямо в кучку вещей. Пакет из издательства искромсала в мелкие клочья, потом принялась за сумку, но тут ей пришлось сдаться, ножницы больше не резали, словно вдруг растеряв свою силу.

Что ей со всем этим делать? Она сидела на полу, ноги вытянуты, и глаз Берит с изрезанной фотографии смотрел прямо на нее. Она схватила этот глаз и сунула в самый низ кучи.

Зазвонил телефон, она больше не осмеливалась выдернуть шнур, думала про Тора Ассарсона и про детей Берит. Она к их услугам, веселая и верная подруга.

Она напряженно ответила, назвала свое полное имя.

– Любимая моя, дорогая!

Ханс-Петер.

– Я так боялся, что ты отключила телефон.

– Нет...

– Я соскучился, все мое тело по тебе тоскует, моим ладоням не хватает тепла твоего тела, я хочу увидеть тебя, обнять тебя.

– О, Ханс-Петер...

– Что с тобой? У тебя такой голос... Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего.

– Ты уверена?

– Да, да. Ты сегодня работаешь?

– Конечно. Но только вечером. Если можно, я приеду к тебе, прямо сейчас!

– Я не могу, я занята. – Она замерзла от своего собственного голоса.

– А когда сможешь? – В его голосе звучало разочарование.