Брюер явился с визитом с самого утра. Вид у него был такой, как будто он всю ночь не сомкнул глаз. Наверное, в его глазах именно так и должен выглядеть добросовестный коп. Впрочем, я и не сомневался, что он хороший коп, конечно, временами он заблуждался, но это не такой уж тяжкий грех.

— Хорошо спали? — поинтересовался он, когда охранник вывел меня из камеры, провел мимо нескольких похожих друг на друга, как две капли воды, дверей и мы оказались в небольшой комнате, предназначенной, очевидно, для свиданий. На окнах здесь тоже, конечно, были решетки, и все-таки это была не камера, а комната для свиданий.

— Ну, надеюсь, мы уже покончили с этой глупостью? — буркнул я в ответ. — Поскольку мне действительно очень хотелось бы уехать отсюда еще до полудня.

— Не стоит так торопиться.

Охранник, который привел меня сюда, ушел, и мы остались только вдвоем, Брюер и я. Он за это время успел переодеться в джинсы со свитером — обычную для колов одежду. Лицо Брюера было покрыто дневной щетиной, так что, похоже, он не слишком-то рассиживался дома, переоделся и кинулся сюда — наверное, извелся от желания поскорее увидеть меня.

— Я тут провел небольшое расследование, — сообщил он. — Получается, вы были чертовски хорошим копом. Да и потом, когда занялись частным сыском, успели раскрутить немало крупных дел. Что ж, это неплохо. Говорит в вашу пользу, во всяком случае, придает вашим свидетельским показаниям больше достоверности.

— Неужели жалеете, что были со мной недостаточно вежливы? — саркастически хмыкнул я.

Брюер задумчиво постучал карандашом по столу.

— Знаете, что меня больше всего удивляет в данном случае? Что неглупый детектив вроде вас, давая накануне свидетельские показания, предпочел почему-то умолчать о некоторых чертовски любопытных деталях. О таких, например, как то, что в свое время его даже арестовали, поскольку он зверски избил отца погибшего парня. А также о весьма романтических отношениях, которые его связывали с мачехой нашего самоубийцы.

— По-моему, не мне вам объяснять, что слишком большое количество не относящихся к делу деталей могут только запутать его. Вы же сами это понимаете.

— По-вашему, это у нас с вами такая игра, да, умник? Посиживаем в тепле и обмениваемся остроумными замечаниями, ждем, кто кого обведет вокруг пальца?

— Очень похоже.

— Уже нет. — Он наклонился ко мне. — Да, мистер Перри, как я уже сказал, прошлой ночью вы предпочли умолчать о некоторых весьма и весьма любопытных деталях. Помнится, вы утверждали, что приехали сюда сообщить мистеру Джефферсону о смерти его отца, не так ли?

— Именно так.

— Однако вы не сказали, что помимо этого должны были информировать его также о том, что после смерти отца ему предстояло унаследовать несколько миллионов.

— Это семейное дело. Я не обязан был посвящать посторонних в чисто финансовые детали, Брюер, и вы это понимаете.

— Конечно, конечно, я понимаю. Ну а теперь давайте вспомним все, что вы рассказали мне прошлой ночью, не возражаете? — Он вытащил из кармана небольшой блокнот и заглянул в него. — Помнится, вы сказали мне — а потом повторили то же самое несколько раз, — что Мэтью Джефферсону уже было известно о том, что его отец мертв. Что это, собственно говоря, было первое, о чем он сообщил вам, когда вы к нему подошли.

— Совершенно верно, — кивнул я.

Брюер полистал блокнот.

— Итак, если он знал, что его отец мертв, то, несомненно, догадывался, что внезапно стал очень состоятельным человеком. Миллионером. Довольно-таки странный мотив для самоубийства, вы не находите, мистер Перри?