– Знаю, но мы подумали, что день рождения летом – это, наверное, очень грустно. Все в отъезде, никто не может отпраздновать его с тобой… – Я удивлена, что Алексис не упоминала об этом раньше. Мы виделись дважды на прошлой неделе, и оба раза обсуждали поездку на спа-процедуры, запланированную ее мамой, а еще новую машину с откидным верхом, которую ей подарят на день рождения.

– Девчонки, вы самые лучшие! – говорю я, беру капкейк и киваю на свой шкафчик, украшенный бумагой и бантиком. – Нет, правда. Спасибо.

В ответ слышу хоровое «Да не за что!» и «Мы тебя любим». А потом Алексис выходит вперед.

– Слушай… – шепотом начинает она, – прости за тот утренний шквал сообщений, мне просто нужно кое о чем с тобой поговорить. Наедине.

– Что такое? – стараюсь говорить беззаботно, но стоило мне услышать слова «мне просто нужно кое о чем с тобой поговорить», как в груди у меня опять затянулся болезненный узел, который я тщетно пыталась ослабить еще с той минуты, когда приехала на парковку. Не к добру это все, не к добру.

– Все обсудим за обедом, – обещает она. Не успела я осознать, что это самое радостное начало учебного года за всю мою жизнь, как начала всерьез бояться обеденного перерыва.

Кейтлин подходит ко мне и крепко обнимает.

– Ты что, дрожишь? – спрашивает она.

Дыши. Дыши. Дыши.

– Кажется, перепила кофе за завтраком, – говорю я. Раздается звонок, и я поворачиваюсь к своему шкафчику и начинаю дрожащими пальцами набирать код на замке. – Увидимся!

«Восьмерка» расходится, и толпа зевак тоже разбредается на первый урок. Ставлю капкейк на пустую полочку и хватаюсь за дверцу, чтобы не упасть.

Изнутри дверца моего шкафчика обклеена дорогими мне фотографиями последних двух лет и памятными вещицами. Есть здесь и снимок, на котором наша пятерка разодета в наряды цветов нашей школы по случаю начала очередного учебного года, и фотография, на которой запечатлена Кейтлин, получившая титул «принцессы школы» в прошлом году, в окружении всех остальных. Есть и копия официального постановления, регламентирующего уровень шума, – мы получили его после того, как на прошлый Хеллоуин, когда родители Алексис уехали, закатили обалденную вечеринку, о которой потом еще несколько месяцев все говорили. Есть здесь и разномастные обрывки моих билетиков. Коллекция поистине впечатляющая и эклектичная – в нее входят и билеты на концерты никому не известных групп, и на шоу суперзвезд вроде Бейонсе, Леди Гаги и Джастина Тимберлейка, – а все благодаря папе Оливии, владельцу маленького независимого музыкального лейбла, который всегда достает нам билеты в VIP-сектор.

Беру зеркальце, чтобы проверить макияж, и тихонько шепчу: «Держи. Себя. В руках». А потом закрываю шкафчик и еще раз смотрю на нарядную бумагу, скольжу рукой по ее глянцевитой поверхности, обвожу большим пальцем серебряный бант.

– Мило, ничего не скажешь, – говорит кто-то, но так тихо, что сперва мне кажется, будто я попросту ослышалась. Поворачиваюсь на голос, но обзор закрывает дверца другого шкафчика.

– Что-что? – переспрашиваю я, надеясь, что обладательница голоса не видела, как я сентиментально гладила бантик.

– У тебя прекрасные подруги. – Она захлопывает свой шкафчик, подходит ко мне и указывает на нарядную бумагу. Мне ужасно хочется ответить: «Далеко не всегда», но я сдерживаюсь. Новый учебный год. Новый старт. Сегодня у меня и впрямь прекрасные подруги.

– Как же они открыли твой шкафчик?

– Они знают код. Да и потом, мы всегда так друг друга поздравляем с днем рождения – у нас такая традиция. Украшаем дверцы шкафчиков красивой бумагой еще со средней школы. Мою дверцу так украшали всего дважды – когда мне исполнилось тринадцать, и вот сейчас, в честь шестнадцатилетия. Важные даты, как-никак… – Рука вновь тянется к серебряному банту.

Зачем я ей все это рассказываю?

Оглядываюсь и вижу, что коридоры опустели.