— Молодец! Так и говори всякий раз! — обрадовалась Татьяна Петровна. — Вставай вот здесь, в первый ряд, но чуть-чуть за Буревестником.

И Санька встал в хор «Мужские голоса».

Татьяна Петровна выявила способности Витьки, и он тоже встал рядом с Санькой, чтобы стонать за гагар и за чаек.

Потом Татьяна Петровна снова вспорхнула на стулья и, оглядев свой хор «Мужские голоса», приподняла руки-крылышки.

— Татьяна Петровна, — спросил вдруг Ленька-Буревестник. — А вдруг они не смогут с нами поехать? Мы их натренируем, а папы с мамами не отпустят деток!

«Поехать? — переглянулись Санька с Витькой. — Мы и так едем, вернее, идем на днях, и сами знаем куда…»

— Отпустят! Я сумею убедить их родителей, — сказала Татьяна Петровна и взмахнула руками.

— «Над седой равниной моря ветер тучи собирает», — далеко где-то проворчала «гроза». И Санька вдруг увидел хмурое небо. Залетали по нему тревожно птицы, зашумели сосны, раскачивая вершинами, заскрипели пугающе. Он стоял, смотрел на руки Татьяны Петровны, ловил каждое мощное слово хора.

— «Чайки стонут перед бурей, стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей!» — и правда будто простонал Витька. И вот рука обратилась к нему, к Саньке, — он сейчас должен вступить в общий хор. Да так, чтоб не испортить песни, не сфальшивить.

— «…Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах…» — не узнал Санька своего голоса, а уже другой, вольный и властный, захлестнул его:

— «…только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!..»

Они репетировали долго. И всякий раз Санька с нетерпением ждал обращенного к нему взмаха руки, и всякий раз не узнавал от волнения своего голоса. И себя не узнавал. Неужели это он, Санька, вечный троечник, «пенек с глазами», стоит в первом ряду среди почти взрослых парней, и голос его нужен, как нужен здесь голос каждого из них? Он покосился на Витьку и тоже не узнал друга. Был тот непривычно строг и серьезен. И глаза, обычно, несмотря ни на что, озорные да веселущие, тоже были сейчас не его, не Витькины глаза. Такие глаза, помнит Санька, были у Вани, водителя трамвая, устремленные вперед, в даль дороги.

А «буря» набирала мощи: грохотал гром, рвали небо молнии, и стучало, работало радостно сердце Саньки. «Пусть сильнее грянет буря!» — кричало оно.

— Вот это резонанс! — сказал Витька, когда они пошли наконец домой. — Интересно, правда?

— Интересно.

Потом долго молчали, будто оглушенные всем случившимся.

— Завтра придешь? — спросил Витька, когда пришло время прощаться.

— Дак а как же они без нас-то? — отозвался Санька. И ни тот, ни другой не решились заговорить о своем побеге в город Одессу, на берег Черного моря.