Натан стал новой игрушкой. Изощренный убийца, он был в восторге от идеи безнаказанности и вечной жизни. Прежние забавы отошли на второй план. Жестокость, граничащая с безумием, стала частью его натуры, но он не представлял, что найдет свое отражение в хрупкой, миниатюрной и прекрасной в своей первобытной необузданности Дэе. Вместе они возводили боль и пытки на новые вершины, а провинившиеся перед ней становились объектами его пристального исследовательского интереса.

Первое время он плакал на могилах поверженных врагов – как мог бы плакать крокодил, глядя на потенциальный обед. У Натана это стало своеобразным ритуалом прощания с теми, кого замучил до смерти. Со временем привычка канула в Лету, а он нашел себе развлечение поинтереснее.

Раса измененных понемногу начинала набирать силу: Ордену, и Дариану приходилось прилагать усилия, чтобы мир не заполонили полчища кровожадных тварей. Дэя выбирала тех, кто в перспективе мог создать много проблем, и не переживала по поводу того, что их ряды прореживали. Её потомки порождали своих, цепочка раскручивалась, орденцы работали на износ, но это был бесконечный процесс.

В центре пристального внимания Натана оказалась забавная коалиция борцов со «злом». Орденцы для него были чем-то наподобие леденцов для лишенного сладостей ребенка. Слабые человечки временами проявляли недюжинную силу воли, терпение и гордость. В солдатиков Дариана было интересно играть. Вдвойне интересно было то, что Дэя запрещала такие забавы. Первое время Натан безоговорочно слушался её во всем, кроме этого.

Она держала его при себе: после того, как несколько волнообразных этапов взаимной страсти остались в прошлом, Дэя все равно не торопилась отпускать полюбившуюся игрушку. Мальчишка, столь изобретательный в своей изощренности, подавал большие надежды, и слепо ей восхищался. С каждым годом Натан становился все интереснее. Кроме того, он оставался единственным, влечение к кому не отступило даже спустя пару сотен лет.

Когда они познакомились, возраст его человеческой жизни насчитывал около тридцати. По меркам того времени он уже был долгожителем, но она обратила на него внимание из-за его разрушительного образа жизни скучающего безумца. Тем не менее, изменение сделало свое дело, вернув ему молодость, и «возраст идеального соответствия». Рядом с ней находился привлекательный мужчина, в котором при всем желании никто не мог заподозрить жестокого убийцу. Если, разумеется, он сам того не хотел. Такое случалось, и довольно часто.

Своему любимцу Дэя позволяла многое, прощая то, за что любого другого ждала бы весьма мучительная или – под настроение – быстрая смерть. Её забавляло и желание Натана заявлять на неё собственнические права: с мимолетными любовниками Дэи он расправлялся гораздо более изобретательно, чем с провинившимся измененными. Это умиляло, но лишь первое время. Приедается все, и она все жестче реагировала на его любовь и попытки оградить от других мужчин.

Неизвестно, сколько протянул бы на Натан со своими выходками, не появись на их горизонте Дариан. Он был единственным, чувства к кому у Дэи не ослабевали даже на протяжении веков. Чаще всего это была ярость и отчаянное желание хотя бы раз сбить с его лица маску совершенства и безупречности, перевернуть весь его мир с ног на голову и заставить смотреть на неё, как на равную. Иногда ей хотелось просто встреч с ним – оказавшись рядом, на мгновение притвориться, что не было всех тысячелетий и рек крови, разделяющих их. В минуты такой слабости Дэя чаще всего пребывала в состоянии меланхоличного полуэкстаза, и, приходя в себя, громила все, что попадалось под руку.

Он появился в небольшом городке на территории современной Румынии. Слава Древней и её ручного палача уже начинала распространяться по миру, и измененные, по мере возможности, сторонились их. Иногда возможности просто не было, но избавиться от Дэи желали многие даже среди своих. За что умирали долго и мучительно под умелыми руками Натана. Интриги, доносы, скандалы, попытки выйти на свет и следующие за ними расправы, показательные казни, межклановые стычки, война с Орденом – не сказать, чтобы их мир сильно отличался от человеческого.

Иногда она начинала думать о том, что человечеству рано или поздно придет время измениться в глобальных масштабах. Общество, которое виделось ей, брало свое начало с кровопролитной войны не на жизнь, а на смерть, в которой не будет ни победителей, ни проигравших. Она была не настолько безумна, чтобы позволить планете окунуться в массовую резню, итогом которой станет абсолютный мрак на несколько веков. Гораздо больше Дэю устраивало настоящее, в котором теневая раса спокойно существовала рядом с масштабными залежами пищи, доступными в любом захолустье.

Дэя ничуть не удивилась, увидев Дариана: он находил её всегда, когда ему было нужно. На мгновение даже мелькнула мысль, что она рада его видеть. Для неё в этом существе мало что осталось от светлого возвышенного Древнего, каким Дариан предстал перед ней впервые. Он считал себя неповторимым, и все вокруг видели его таким: величественным, достойным, безупречным. Все, кроме неё. Как бы Дэе не хотелось запомнить его другим, прекрасный образ рухнул в день смерти Ияра. Этим опасны кумиры: падая со своих пьедесталов, они погребают тебя под обломками разочарования.

Одежды, прическа – все это были лишь декорации, которые для неё не имели никакого значения. Дэя видела его истинную суть, спустя века – гораздо ярче, чем когда-либо до настоящего дня. Сила, сосредоточенная в нем, болезненным пульсом билась в её висках. Находиться рядом с ним даже Дэе, измененной, за плечами которой осталось два тысячелетия, было тяжело.

– Кто ты? – просто спросила она.

– Когда истории богов становятся известны людям, они перестают быть богами.

Дэя запрокинула голову и расхохоталась.

– Что ты, – в её словах звучал неприкрытый сарказм, щедро сдобренный искренностью, – без тебя и твоих историй мне будет незачем жить.

– Мы снова говорим на разных языках, – он устроился рядом, лишь коснувшись её руки кончиками пальцев, как она ощутила смертельный холод, обволакивающий горло стальной петлей. Дэя поняла, что не может пошевелиться – собственная сила бурлила, запертая внутри, но не могла прийти на помощь, а чужеродная проникала в каждую клеточку тела, отравляя её изнутри. – Я слишком долго терпел твои выходки, чтобы позволить продолжать в том же духе, и поверь мне, шутить я не намерен.

Она не могла даже представить, что её снова коснется грань чего-то неизведанного и непонятного, выходящего за рамки мира, в котором она родилась и жила. Дариан был чужим, как гротескный слепок потустороннего существа. Дэя была похожа на него больше, чем ей того хотелось. И столь же разительно отличалась.