Северина слегка нахмурила свои густые брови.

— Не приглашай его, — шепнула она.

Рене чересчур быстро — во всяком случае, так показалось Северине — ответила:

— Увы, моя дорогая, слишком поздно. Я уже подала ему знак.

Анри Юссон ловко и небрежно пробирался к ним, лавируя меж столами. Он поцеловал руку Рене, затем прильнул к руке ее подруги. Прикосновение его губ было Северине неприятно, словно за этим жестом таился какой-то двусмысленный намек. Когда Юссон выпрямился, она поглядела ему прямо в глаза. На изможденном лице Юссона от этого безмолвного вопроса не дрогнул ни один мускул.

— Я только что с катка, — доложил он.

— Где заставили зрителей замирать от восхищения? — спросила Рене.

— Нет. Выполнил всего несколько фигур, и все. Там была такая сутолока. Я больше смотрел, как катаются другие: это довольно интересно, когда движения выполняются правильно. Тут возникают даже мысли о какой-то ангельской алгебре.

У него был лихорадочно возбужденный, богатый интонациями голос, который контрастировал с неподвижными и изнуренными чертами его лица. Юссон пользовался им сдержанно, словно не догадываясь о его великолепии. Пьер, любивший слушать, как говорит Юссон, спросил:

— А женщины хорошенькие были?

— Да, где-то с полдюжины, что в общем-то много. Но мне интересно, где они одеваются? Вот, например, мадам (он повернулся к Северине), вы, наверное, обращали внимание на ту высокую датчанку, что живет в нашей гостинице… Представьте себе, на ней было полосатое оливковое трико с розовато-кремовым шарфом.

— Какой ужас! — вскричала Рене.

Юссон продолжал говорить, не отрывая глаз от Северины.

— Между прочим, этой девочке с ее бедрами и грудью лучше всего было бы вообще ходить голой…

— А вы, я бы сказал, не слишком требовательны, — заметил Пьер со смехом. — Это вы-то…

Он дотронулся до мохнатой шубы, в которую, несмотря на жару в помещении, был укутан Юссон и из которой выглядывали только длинные, худые, изящные кисти его озябших рук.

— Одежда у женщины — это своеобразный аксессуар ее чувственности, — заявил Юссон. — Если ты целомудренна, то одеваться, мне кажется, просто неприлично.

Северина сидела, повернув голову в сторону, но продолжала ощущать на себе его цепкий взгляд. Ее смущение было вызвано даже не столько словами Юссона, сколько тем упорством, с каким он предназначал их специально ей.

— Одним словом, ангелы катка вам не понравились? — спросила Рене.

— Я этого не сказал. Но дурной вкус раздражает меня, что уже приятно.