— А самому, лень что ли?

— Положено так.

Мужчина придвинул пареньку лист с записями, обмакнул перо в чернильницу, но на мгновение задумавшись, аккуратно протер его о край непроливайки и выдвинув столешницу достал оттуда химический карандаш. Послюнявив кончик протянул его пацану и показав место на бумаге произнес.

— Здесь. Карандашом проще будет, а то сейчас кляксу поставишь и заново все переписывать.

Паренек, весело взглянул на сидящего напротив него сержанта, привычным жестом взяв в руку карандаш и совершенно не задумываясь, оставил на листе бумаги довольно затейливую подпись, в которой, однако четко прослеживались и буква «С» говорящая об имени и другие буквы, указывающие на озвученную сержантом фамилию.

— А говоришь неграмотный. Вон как лихо расписываешься.

— Так все лето тренировался, от нечего делать. — с ухмылкой ответил тот. — Знал, что заставят.

Сержант ухмыльнулся и взяв в руку колокольчик встряхнул его. На его перезвон, дверь приоткрылась и в комнате показалась чья-то голова, увенчанная потертым островерхим суконным шлемом, так называемой — Буденовкой.

— С этим все. Следующего давай, — произнес сержант.

— Удачи тебе. Семён Шумилов. — неожиданно добавил он, на прощание.

— Да, пошел ты. — огрызнулся парень выходя из кабинета.

Выйдя в коридор, паренек слегка замешкался, но был тут же легким толчком отправлен в нужном направлении и оказался в небольшой комнатке в которой находилось около полутора десятка пацанов, как и он задержанных и доставленных сюда во время облавы. Оглядевшись, он прошел сквозь расступающихся в стороны пацанов к довольно большому застекленному окну с толстой решеткой. Пристроившись на широком подоконнике возле сидящего там паренька, достал из глубокого кармана слегка помятую пачку «Герцеговины Флор», и достав из нее папиросу прикурил от небольшой бензиновой зажигалки, сделанной из патронной гильзы. Глубоко с наслаждением затянулся и выпустил дым в приоткрытую створку рамы, передавая зажженную папиросу своему соседу по подоконнику.

— Ну, что Лепёха, готов к труду и обороне? — Спросил он своего соседа, после очередной затяжки.

— А куда деваться-то? — вполголоса произнес тот. — Может стоит в Ташкент чухнуть, как раньше планировали? Говорят — город хлебный.

— Может и хлебный. И то не факт. В самом Ташкенте еще может и ничего. А вообще там просто жопа. Да потеплее, но ты не хочешь понять главного. Выловят там тебя запрут в сарай с баранами и будешь за кусок лепешки с утра до ночи хлопок собирать. До зимы. А зимой выбросят в степь подыхать. И это в лучшем случае, а то и просто прирежут, как барана, и собакам скормят. И оттуда не сбежишь. Там степь. Пустыня. На сотню верст, и ни единого колодца.

— Да ну нах? Но люди-то живут!

— Живут местные. А тебе на один чуб глянуть и сразу понятно становится — чужой. А чужие там только рабы.

— А как же Советская Власть?

— А нет ее там. И не будет никогда. Не расстраивайся, найдем место.

В этот момент приоткрылась дверь и разговор сам собою прервался. Сделав по последней затяжке, друзья затушили папиросу о подоконник и выбросив ее в окно спрыгнули со своего насеста и приготовились слушать вошедшего в комнату человека.