Огромное животное продолжало идти вперед. Теперь оно представлялось мне еще большим, чем при свете луны, когда оно стояло надо мною, готовясь раздавить меня ногой. Я уверен, что во всей Африке не было равного Джане слона.
— Пора стрелять, баас, — прошептал Ханс, — он уже близко.
Но я решил подождать, пока он не остановится, намереваясь для поддержания всего престижа покончить с ним одной пулей.
Наконец он остановился и, открыв свою красную пасть, поднял хобот вверх и затрубил.
Симба, поднявшись со своего кресла, начал кричать, чтобы мы сдались «непобедимому» и «неуязвимому» богу Джане.
«Я покажу тебе, какой он неуязвимый», — подумал я.
Оглянувшись назад, я увидел Регнолла, Харута и всех белых кенда, ожидавших, затаив дыхание, развязки.
Трудно было представить себе более удобный и верный случай для выстрела.
Голова животного была поднята, рот открыт.
Мне только оставалось послать ему пулю через небо в мозг.
Это было очень легко. Я готов был держать пари, что могу покончить с ним, имея одну руку привязанной к спине.
Я поднял свое тяжелое ружье и, прицелившись в определенное место в задней части его красного рта, спустил курок.
Раздался выстрел, но ничего не произошло.
Джана даже не потрудился закрыть свой рот.
— Ого! — послышались восклицания зрителей.
Прежде чем они стихли, последовал второй выстрел, но с тем же результатом, вернее без всякого результата.
Тогда Джана закрыл свой рот, перестал трубить и, как будто желая сделать из себя еще лучшую мишень, повернулся боком и встал совершенно спокойно.
Я схватил второе ружье и, прицелившись за ухо — место, за которым (я знал по долгому опыту) находится сердце, — выстрелил сначала из одного ствола, потом из другого.
Джана не пошевелился.
На его шкуре не появилось ни одного кровавого пятна. Меня охватило ужасное сознание, что я, Аллан Квотермейн, знаменитый стрелок, знаменитый охотник на слонов, четыре раза подряд промахнулся, стреляя в огромное животное на расстоянии сорока ярдов.